Последняя черта - Феалин Эдель Тин-Таур

— Я за будущее без страха. Если страх не переборю сейчас я — то, кто и когда? А если с ним справятся... не все, а хотя бы, многие — будущее будет ближе.

Таша не ответила. Она не могла найти в себе сил высказать то, что рушило её с каждым днем. Друзья продолжали убивать, мстить, придумывать какие-то методы. Они продолжали это бесконечное колесо Сансары жестокости. А сейчас и вовсе задумали чистой воды самоубийство. Несомненно, Ташка считала себя эгоисткой в этом вопросе, но ей ужасно этого не хотелось. До сих пор побаивающаяся Ворона, девушка готова была вскочить и кричать ему в лицо, что не готова терять. Никого из них, потому что ей хватило пустоты, которую оставил за собой Дикий. Но вместо этого она продолжала спокойно сидеть, терпеть, потому что знала — её всё равно не послушают.

—  Ворон, — поднял голову Доктор. — Ты, Меланхолия, Марц и Изабель сильнее всего связаны с Тёмной стороной. Учитывая все факторы, я отказываюсь верить, что нигде до сих пор не зародилось оппозиции. Грамотной.

—  Я знаю пару контактов, — неуверенно протянула Изабель. — У них каналы в теневом интернете. Туда сложно пробиться, но, думаю, можно устроить. Меня там знают — выполняла пару заказов.

— Зародилась, — буркнул Ворон. — В моих кругах такая оппозиция называется мафией, ибо, почуяв хоть сколько-то влияния и поддержки от людей, поверивших их обещаниям, они тут же этим воспользовались и организовали себе относительную автономность. За новых... последователей могут выделить бабки, оружие, технику — но только ради власти. К ним есть смысл обращаться только если начнётся война, не раньше. Это не совсем оппозиция, скорее, такие же мрази; это сразу революция, причём, кровавая. — Но, пробурчавшись, Ворон всё же задумался. — Хотя и среди них до сих пор есть парочка принципиальных ребят…

На слове «кровавая» Ташка вздрогнула, глубоко вдохнула и сильнее сжала Алисину руку. Каста это почувствовала — тут же посмотрела на неё и ободряюще улыбнулась.

«Всё будет хорошо», — читалось в этих обветренных губах, а в глазах можно было отыскать уверенность.

«И это я-то наивный ребенок?» — недоумённо подумала Таша, отворачиваясь. Эта роль всегда принадлежала ей — пищать от восторга, совсем по-детски, быть милой и доброй. Чтобы на неё все смотрели и думали «Какая прелесть». Чтобы в её глазах можно было найти не уверенность, но странную форму теплоты и надежды. А Алиса-то куда? Почему они внезапно поменялись местами, и теперь Таша ищет в других глазах хоть что-то подобное?

—  Вы же отомстили, — совсем тихо сказала она. — Хватит. Не надо. Пожалуйста.

—  Не парься, — Алиса опять улыбнулась тепло-тепло, заглядывая Ташке в глаза, и по-лисьи прищурилась. — Всё нормально будет, слышишь? Надрали задницу нацикам, ментам, надерём и государству.

Никто больше этого диалога не услышал. Алиса потом смотрела на Ворона, на друзей, занятых обсуждением, а Таша — просто перед собой. Алиса думала о том, что они сейчас начинают нечто глобальное, пробирающее до мурашек и заставляющее улыбаться. Нет, ей не было страшно. Какая-то уверенность жила в сердце, расцветала восторгом и обещанием, данным подруге.

А Таша думала, что они начинают конец.

Каждый раз отпрашиваться в ночь было невыносимо трудно. Если Ташу звали в будни — она даже не пыталась, а вот на выходных иногда могла выбить себе право, пообещать, что там будет только её подруга — бывшая одноклассница, и выскользнуть из дома робкой тенью. Ведь у одноклассницы школа — зачем отвлекать? Летом было несколько свободнее: учёбы нет, все явно свободны и ничем не заняты. В это время бабушка её сильно не ограничивала, понимая, что Ташка и так из дома не выходит. 

Метро год назад стало для неё постоянным транспортом и дополнительной графой расходов. Обратно её обычно отвозили — когда Лёха, когда Дикий, потому что засиживалась допоздна. Ночевать оставалась всего пару раз, всё той же робкой тенью выскальзывала поутру прочь.

Таша какое-то время стояла у станции, неловко переминаясь с ноги на ногу, но потом отправилась до дома Дикого самостоятельно. Из-за прохлады сентября худые ноги мёрзли, а запястья даже толстовка не спасала. Всё равно встретятся по дороге — ходили одним и тем же маршрутом, а движение — это способ согреться.

Хорошо освещённый участок возле метро скрылся за дворами старых, местами разваливающихся домов. Ташка поёжилась, сильнее сжала лямку рюкзака. Людей почти не было, только где-то вдалеке слышались разговоры, а потом совсем близко, в паре десятков метров:

— Эй, девушка!

Вздрогнула, но не оглянулась, пошла быстрее. Считала шаги, вытягивала голову, как будто кого-то старалась разглядеть. Она на самом деле хотела, очень надеялась, что из темноты приближающегося участка дороги покажется знакомый силуэт и махнёт рукой — мол, быстрее. Но силуэт не показывался, а Таша начинала нервничать. Поворот был всё ближе, а возможности вильнуть в сторону от доносящихся разговоров уже не было.

— Ну куда вы так торопитесь? У нас тут весело!

Таша судорожно пыталась незаметно вызвать на телефоне в кармане плейлист и нажать на любую песню, лишь бы выдать за звонок и спугнуть. Но руки дрожали, пароль не рисовался, и затея проваливалась.

— Девушка!

За спиной раздался шум погони. Ташка вскрикнула:

— Сюда! Помогите!

И рванула со всей дури в темень, ощущая, как бешено колотится сердце. Топот преследователей приближался, отражался от окружающих домов, разлетался по улицам, шумел в ушах. Как будто уже обогнал и теперь звучал впереди. А потом отделился от эха совсем — из следующего переулка вылетел Дикий пропустил тонкую фигуру вперёд, а сам встретил преследователя кулаком в челюсть. Гопники затормозили, несчастный первый попавшийся был за шиворот откинут назад, к своим, и только потом запоздало взвизгнул.

— А ну свалили нахуй! — низким, хриплым тембром прикрикнул Дикий, готовый устроить драку.

Даже несмотря на то, что по ту сторону виднелось аж четыре кривых недобрых рыла, «Сюда! Помогите!» было достаточно, чтобы не думать больше ни секунды и быть готовым голыми руками задушить всех. 

Таша замерла, оглянувшись округлившимися от страха глазами, и не смела поверить в своё счастье. Широкоплечий парень, решительный, но непривычно агрессивный и громкий. Девушка попятилась, неотрывно глядя на открывшуюся картину, смотрела то на преследователей, то на Дикого, очень хотела улыбнуться, но не получалось.

«Нужно прекратить так одеваться», — в который раз измученно подумала Таша.

Гопники, которые ещё остались на ногах, дали дёру. Дикий убедился, что пятки прекратили сверкать под тусклыми фонарями, несколько раз шумно вдохнул-выдохнул через нос, успокаиваясь, повернулся к Таше всё ещё хмурый, но уже не злой, и, требовательно взяв за руку, повёл её дальше по прохладным улицам.

— Почему ты меня не подождала? — спросил строго, не пряча искреннее волнение. — Могла позвонить хотя бы. Я, конечно, тоже виноват, что задержался... Но ты же понимаешь, что небезопасно ходить в одиночестве.