Магазинчик бесценных вещей - Лоренца Джентиле

спрашиваю я у нее. – Такое возможно? Как это возможно?!

Табачник встает на ноги и требует объяснений.

– Правила предусматривают такого рода обстоятельства, – объясняет нотариус, совершенно не удивившись, будто такие совпадения в порядке вещей. – Нужно будет подать предложения заново.

Присцилла печально кивает, подтверждая его слова.

– Можно будет – точнее сказать.

Я говорю это, потому что мы этого не можем. Мы уже и так предложили все, что у нас есть. Даже если мы отдадим последние деньги, наша сумма увеличится буквально на пару евро.

– На размышление участникам дается пятнадцать минут, – заключает нотариус, кладя обе руки на стол, чтобы подняться. Вместе с отцом Беатриче он выходит из зала.

Табачник тоже встает. Он с шумом толкает стул назад, звонит кому-то и уходит. В зале остаемся только мы.

К нам подходит Беатриче.

– Если подумать, такие истории почти никогда не кончаются хорошо.

Аделаида плачет. Я хочу ее обнять, но получается только положить поверх ее руки свою и пожалеть ее. Так я, по сути, жалею и себя. Нельзя сказать, что мы не пытались и все такое, но от чувства поражения, несправедливости и унижения никуда не деться.

О мы, наивные! Мы, не умеющие проявлять наглость! Как же мало этот мир может нам дать. Как мало целей мы можем достичь. Как мало внимания, доброты и заботы получаем мы взамен на наши усилия. И как много битв мы заведомо проигрываем, не имея союзников.

– Я по-настоящему поверила в нашу мечту, а теперь у меня нет даже работы, – в отчаянии сетует Аделаида, вперив глаза в пол.

– Я сказала, «почти никогда»… – продолжает Беатриче, загадочно улыбаясь и подмигивая нам.

Я окидываю взглядом своих подруг, собравшихся в этом тусклом, безликом зале агентства недвижимости.

– Ты что-то задумала? – спрашивает Аделаида у Беатриче.

– Есть пара мыслишек, – отвечает она, подсаживаясь к нам. – Первая: наш приятель, возможно, не сумеет подать новое предложение, судя по его нервной реакции. Вторая: приготовьтесь… – Она секунду держит нас в напряжении, а затем объявляет: – Сколько-то денег могу добавить вам я.

Мы смотрим на нее такими глазами, что она спешит объясниться:

– Я ухожу из агентства своего отца, потому что это именно что агентство моего отца. Я хочу и дальше его любить и поэтому не могу продолжать с ним работать.

Я поражаюсь тому, как просто она сформулировала такую неочевидную истину.

– Ну и вы обратили меня в свою веру, – продолжает она. – Я хочу выкупать старые магазины и бороться за то, чтобы сохранить им жизнь. Впрочем, я всегда любила препятствия. А если они окажутся непреодолимыми, то у меня хотя бы будет оправдание.

Она позволяет себе засмеяться и впервые за все время, что мы с ней знакомы, устремляет на нас ищущий взгляд. Может быть, она ищет одобрения, может, поддержки, а может…

– Забыла упомянуть, – продолжает она. – Мы будем делать это все вместе, если вы согласны. Что скажете?

Я хочу понять реакцию Аделаиды и Присциллы, но в то же время боюсь поставить Беатриче в неловкое положение, заставив ее почувствовать себя отверженной. Подозреваю, что в глубине души это то, чего она боится сильнее всего, – оказаться не к месту. Кто поймет ее лучше меня? Она повела себя не в своем стиле, чересчур отчаянно для себя, и этим застала нас врасплох. Никто не решается что-либо ей ответить, и я не понимаю, почему я все еще не кричу: «Да-а-а!»

– Вместе верить в мечту – это прекрасно, – вставляет Эудженио, выглядывая из-за моей спины.

А затем поворачивается к своей матери и смотрит на нее так многозначительно и нежно, что превосходит в этом даже нашу подругу.

47

Что объединяет все семена вне зависимости от вида? То, что они содержат в себе все самое необходимое. С самого начала. На вид они могут показаться совершенно невесомыми, но нет сомнения, что в сердце каждого из них собрано все, что может пригодиться в будущем.

Люди – как семена. Внутри каждого из нас уже кроется все, что пригодится в нужный момент. Наша судьба уже отпечатана в нашем сердце. И неважно, сколько времени потребуется этому семени, – рано или поздно оно обязательно прорастет. «Вот настоящая причина взять семена в Ноев ковчег», – думаю я сейчас. Не для того, чтобы они помогли мне не умереть с голоду, а для того, чтобы взять с собой возможность удивляться в грядущем новом мире.

Беатриче хватило пары недель и кучки женщин, готовых на все. Ее слова дарят мне ощущение значительности и одновременно с этим такую легкость, что кажется, будто я вот-вот взлечу и воздух будет служить мне надежной опорой. Еще недавно я бы ни за что не поверила, что когда-нибудь испытаю что-то подобное.

Но, увы, мои мечтания с приходом табачника жестоко обрываются. Он вваливается в зал и, трясясь от злости, подписывает новое предложение. Смутная надежда на то, что мы остались единственными участниками торгов, развеивается как дым.

Теперь наша очередь. Мы подходим к столу, чтобы подать свое второе предложение.

– Волейбольная команда, – шутит нотариус.

Присцилла теряет терпение.

– Команда, которая собирается постоять за себя, раз уж на то пошло.

Спасибо, Присцилла. Табачник кидает на нас злобный взгляд, а я про себя улыбаюсь.

Вердикт огласят через пару минут. Аделаида дрожащими руками проверяет время на телефоне. Спокойному с виду Эудженио так же сильно, как и нам, не терпится поскорее узнать результат.

Я снова пускаюсь в умопостроения. Даже если мы проиграем, то мы хотя бы попытались. Даже если мы проиграем, зато мы вместе. Даже если мы проиграем, мы попытаем удачу заново, в чем-то другом, в новом проекте. Даже если мы проиграем, значит, так и должно было быть. Даже если мы проиграем… Нотариус вскрывает первый конверт, зачитывает сумму нашего предложения. Затем вскрывает второй и зачитывает сумму, предложенную табачником.

Числа. Вероятности ошибиться нет. Числа – это не истории, не семена, они не оставляют пространства для интерпретации. Только четкий и ясный результат. Как на блюдечке. Черным по белому.

И вот он, результат: цена, предложенная табачником, превосходит нашу. На какие-то пару сотен евро.

Я с последней надеждой смотрю на Присциллу. Может, можно еще что-то сделать? За что-то зацепиться? Правила предусматривают?.. Но глаза моей подруги выражают все лучше любых слов. Сделать ничего нельзя. Все кончено. Аукцион закрыт.

Табачник не ликует и не прыгает от радости, как я ожидала, – он даже на нас не смотрит. Теперь он волен все расчистить, закрасить витрину, заказать игровые автоматы, переместить кассу в центр зала, чтобы посетители «угодили прямо в нее», и наконец поменять вывеску. Красной двери суждено исчезнуть. Прощай, мой маленький большой новый мир, приют мой и царство. С сегодняшнего дня ты больше не мой. Нотариус зачитывает какие-то положения, касающиеся оформления акта купли-продажи, но никто его уже не слушает.

Я предусмотрела все варианты развития событий, но предугадать, что неудача не сможет меня добить, я не могла никак. Пока нотариус зачитывал нормативные акты, я ощущала себя одновременно внутри и снаружи своего тела, кровь пульсировала в висках с такой силой, что казалось, будто я не сижу на стуле, а спасаюсь от наводнения. Как только все закончилось, Присцилла извинилась и, в спешке попрощавшись, поехала в офис на встречу. Аделаида побежала на работу – может, еще была возможность забрать заявление. Задержаться и поговорить она, видимо, и не захотела, и не смогла. Все случилось так быстро: мы расстались, не успев ничего ни обсудить, ни переварить, ни принять. Мы разбежались, как муравьи, – на поиски времени, чтобы побыть с собой и свыкнуться с произошедшим.

Если смотреть на это с рациональной точки зрения, то все просто: мы проиграли аукцион, потеряли магазин, потеряли все, что он мог для нас значить. Вскоре рядом с нами откроется зал игровых автоматов. Что тут еще сказать?

Да, мы инвестируем собранные средства в проект, который предложила Беатриче. Но ясно как день: когда