Магазинчик бесценных вещей - Лоренца Джентиле

энтузиазм затухает, вероятность преуспеть улетучивается вместе с ним. Запал угасает, то, во что мы верим, рассыпается в прах, русло этой реки не развернуть.

Эудженио захотел вернуться домой на автобусе и попросил свою маму поехать вместе с ним. Выглядел он действительно подавленным.

– С конечной остановки ведь тоже можно уехать, разве нет? – спросила я, чтобы утешить и его, и – отчасти – себя.

– Всегда, – ответил он.

– Анджелина, должна тебе сказать, ты прекрасно воспитала своего сына.

– Уверена, что ты в порядке? – спросила она, прежде чем уйти.

– Я в порядке. Прогуляюсь немного, – уверила ее я и не знаю как, но смогла не пойти за ними, несмотря на щемящее чувство в груди и разрушенные надежды.

«Может быть, именно это испытал мой отец, когда не сумел пробиться в академической среде?» – думаю я, прогуливаясь вдоль канала по направлению к дому. Стыд? Страх? Чувство, что будущего нет? Не это ли подтолкнуло его отречься от мира и соорудить себе Крепость? Не от этого ли водоворота безысходности он пытался защитить меня столько лет?

А что, если я перешагну через эти чувства? Приму как факт, что я потеряла все точки опоры? «Я стою на краю пропасти», – думаю я, переходя огромный перекресток, который из-за строительства метро стал еще более сумбурным.

Я могу запереться в квартире и постараться обо всем забыть, переждать бурю, а затем начать выходить из дома раз в неделю и всего бояться. Либо я могу встретиться с этой бурей лицом к лицу, устоять и принять грядущее с надеждой, без страха. Дождь не может лить вечно. Кое-кто каждый день напоминает мне об этом своей толстовкой.

Я иду пешком через весь город, прямо как в тот раз, когда я одна приехала в Милан. Как и тогда, сегодня тоже светит солнце, но жарче. Улицы переполнены. Я – это больше не я, или я просто открываю в себе новую Гею. Вместо спального мешка за спиной у меня есть дом, который меня ждет. Я больше не одна в целом свете, рядом со мной есть люди, на которых я с уверенностью могу положиться. Будущее все еще туманно, но больше не сумрачно, и это уже чудо.

Я пробиваюсь сквозь рокот центральных улиц. Поток людей стремится мне навстречу, большинство от меня уворачиваются, но некоторые легонько задевают плечом. Я – упавшее дерево, несомое бурным потоком. Неожиданно до меня долетает далекий звук мелодии моего телефона, я чувствую, как он вибрирует у меня в кармане. Велико искушение не брать трубку, не проверять, кто звонит, прямо как несколько дней назад, когда я никому не открывала дверь. Но звонки не утихают, и я вспоминаю о том, что только что себе сказала. Что, если я встречусь с бурей лицом к лицу и устою?

Я достаю телефон из кармана – на экране высвечивается номер, которого нет в моих контактах. Я всей душой надеюсь, что кто-то просто звонит по работе. Мне бы очень хотелось забыться в физическом труде, что-нибудь починить, решить какую-то бытовую проблему, проветриться.

– Ну что, когда открытие?

– А, Ахилл, мы проиграли, – отвечаю я, стараясь говорить не слишком расстроенным голосом.

Ахилл мне звонит?

Мимо меня проходит семья туристов, на всех одинаковые футболки с надписью «Italian lives matter, because who’s gonna make pizza?»[49]

– Я тоже не сдал последний экзамен, спасибо, что спросила.

– Я не знала, что он сегодня.

– Экзамен-то можно пересдать, а такой магазин… Много времени уйдет, чтобы обустроить такой же.

– Как минимум вся жизнь.

– Это стоит того…

– Ахилл… Это невозможно – точка.

– Я думал, для тебя нет ничего невозможного.

Я делаю паузу, чтобы насладиться комплиментом. Внезапно я больше не чувствую ни жары, ни потерянности. Я ищу взглядом других людей и всем подряд улыбаюсь.

– Ты меня переоценивал.

Меня обгоняет пара на велосипеде: на раме, как в старые добрые времена, сидит девушка. Проблеск романтики, дожившей до наших дней. Я вспоминаю об Энцо, везущем на багажнике рис, молоко и свою Далию.

– Ты далеко от дома? – спрашивает Ахилл.

– Я за границей. Если точнее, то на площади Ла Скала.

– Ты рановато.

– В смысле?

Я слышу, как он колеблется.

– В смысле, что ты… там, где должна будешь быть через… пять дней, – наконец произносит он.

– Я переместилась в будущее?

– Можно сказать и так. – Я вижу, как он улыбается. – Я взял два билета на «Волшебника страны Оз». Балет.

– А, – еле слышно выдыхаю я в трубку. Тот скромный дар речи, что у меня имелся, как ветром сдуло.

Я останавливаюсь посреди площади, рядом с клумбой, сажусь на бордюр, вытягиваю ноги.

– Значит, я почти вовремя. Останусь здесь и подожду, – шепчу я. Слеза щекочет мне щеку. Надеюсь, по телефону понятно только то, что я улыбаюсь.

– Может, это не такая уж плохая идея. Как сказал один человек, время, по сути, существует только для того, чтобы все не случалось одновременно.

– Это был ты?

– Это был Эйнштейн. Но спасибо за комплимент.

Я снова улыбаюсь, и, кажется, Ахилл улыбается тоже. Мы с ним еще ни разу не говорили по телефону, осознаю я. Честно говоря, я раньше ни с кем так не болтала по телефону. Это почти так же занимательно, как повесить картину. «Я очень надеюсь, что этот гвоздь выдержит», – думаю я и скрещиваю средний и указательный пальцы – так, чтобы никто не увидел.

48

За моей спиной мерцает голубой свет телевизора. Трофео наблюдает за битвой крокодила и бегемота: сжатые кулаки, сопричастный вид, выключенный звук.

Трофео уже несколько раз бросал на меня беспокойно-вопрошающий взгляд, но я так и не решилась рассказать ему, чем закончился аукцион. Нарезая цветную капусту, я не раз набирала в легкие воздух и открывала рот, но не сумела выдавить из себя ни слова. В сущности, мне кажется, он все понял и так – кто, как не он, разбирается в молчании. Теперь и я понимаю, каково это, когда кончаются слова: ты будто смотришь телевизор с выключенным звуком, лишаешься одного из измерений.

Чего я меньше всего сейчас хочу, так это его разочаровать. Я думаю, что он этого не вынесет – и я тоже. Если ко мне слова еще могут вернуться – у меня, по крайней мере, еще теплится надежда на это, – то к нему они не вернутся никогда, и мы оба это знаем. Вот почему его «молодец» имело для меня такое значение. Я тысячу раз прокручивала его заново в своей голове. Представляла то удовлетворение, ту гордость, то воодушевление, которые в тот момент испытал он, должно быть, благодаря нашей дружбе – будто он собирался выкупить этот магазин вместе с нами, будто он все это время болел за меня, хоть я этого и не замечала. Молодец. Если бы мне предложили оставить себе от всей этой истории только одно воспоминание, чувство или эмоцию, я бы не задумываясь выбрала его «молодец».

Я выкладываю в новую миску Пеле остатки пасты с песто, когда у меня вдруг звонит телефон. Я быстро вытираю руки тряпочкой, найденной на кухонной столешнице, и смотрю, кто звонит. Беатриче. Прошло уже два дня, а мы до сих пор не разговаривали. Я все думала, взвешивала, прикидывала, передумывала… Мне бы и хотелось с ней это обсудить, но я чувствовала, что с Беатриче я тоже растеряла бы все слова.

Но сейчас я у Трофео. Со мной не может произойти ничего ужасного. Даже если у нее плохие новости, даже если она хочет сообщить мне, что больше не хочет запускать проект, который нам предложила, то, повесив трубку, я не останусь одна. Беатриче уже не в первый раз мне звонит, но только теперь я решаюсь ответить.

– А я уже собралась обзванивать больницы.

– Прости, мне нужно было время, чтобы все переварить… Мне нужно…

– Перебью, пока у тебя несварение не началось: планы, так сказать, меняются. Или лучше назовем это внезапным поворотом событий? Да, так определенно звучит лучше!

Мое сердце начинает ускоряться. Внезапные повороты событий все равно что катастрофы: к ним нужно быть готовыми, а я, честно