Лейла, снег и Людмила - Кафа аль-Зооби

Это было невыполнимое требование. Услышав о нем, Андрей немедленно ворвался в кабинет заведующего, набросился на него и чуть не задушил, – не в отместку за свое отчисление, а за то, что тот сделал с Леонидом Борисовичем. Более того, Андрей вдруг увидел в нем того вора и преступника, который убил жену Леонида Борисовича. Он видел в нем виновного в смерти Нелли Анатольевны и в смерти тысяч людей, не имевших возможности заплатить за лечение. В тот день Андрею казалось, что Роман Викторович несет на себе все грехи времени.

Он действительно чуть не убил заведующего.

Этот случай погубил будущую учебу Андрея, но, попав в тюрьму, он послал это будущее вместе с учебой и медициной ко всем чертям. Если бы не вмешательство некоторых знакомых врачей-преподавателей, Андрей сгнил бы в тюремной камере.

Максим Николаевич остался сидеть в темноте в своем кресле, когда погас свет, – не шевелясь, будто ничего не произошло, как будто свет был явлением преходящим и миновал.

Но, почувствовав некоторую растерянность, поднялся и вышел из комнаты. В коридоре он услышал возню, доносившуюся из кухни. Максим Николаевич остановился – не Наталья ли это? В голове пронеслась тревожная мысль, что они вновь могут оказаться одни в квартире, и что это ее новая уловка – отключить электричество с целью поймать его. Он стоял, боясь пошевельнуться, чтобы не быть услышанным.

В это время донеслись шаги со стороны кухни, и Максим Николаевич решил немедленно вернуться к себе и запереть дверь. Но в темноте споткнулся о тумбочку, стоявшую рядом с его дверью. Услышав чирканье спички, он обернулся и застыл на месте: в темноте высветилось лицо Людмилы. На мгновение ему показалось, что ее лицо вспыхнуло и выступило перед ним из густого мрака, царившего не только в этой квартире, но и во всей его жизни. Он будто увидел ее впервые: красивые глаза невинно блеснули, и она, улыбаясь, шутливо сказала:

– Осторожно, предметы не видят вас.

– Да, в темноте трудно что-либо разглядеть, – ответил он растерянно и невпопад и тут же понял нелепость своего ответа, услышав звонкий смех Люды, еще одной искрой рассеявший унылый мрак.

Но через мгновение лицо угасло, и затих смех. Максима Николаевича охватила черная тревога, что тьма навсегда поглотила лицо Люды. По какой-то загадочной, неизвестной ему причине эта мысль вызвала в его душе необъяснимую печаль.

– Кстати, у вас есть свечи? – услышал он голос Люды, не видя ее и не понимая, почему она не зажжет спичку еще раз.

– К сожалению, нет.

– У меня тоже нет. Я поискала на кухне, но не нашла. И даже спичек осталось всего несколько штук.

Он сочувственно покачал головой, но тут же вспомнил, что она не видит его. И продолжал стоять, храня молчание.

– Вы еще здесь или уже ушли?

– Я ухожу, – сказал он и сразу пожалел о сказанном.

Какое-то странное чувство тянуло его остаться, но вопреки своему желанию он добавил:

– Наверное, в этом случае лучше всего лечь спать.

Помимо его воли тело само по себе поспешило уйти, поступив так, как поступало упорно всю жизнь, и язык отвечал за него сам, произвольно, как привык делать всегда.

Что-то треснуло в привычной гармонии между его желаниями и поведением. Максим Николаевич хорошо ощутил эту трещину, когда оказался в своей комнате в окружении темноты и невыносимого одиночества. И на каком-то уровне сознания начал искать повод, чтобы вернуться на кухню. Он вышел и встал у входа, затем обратил внимание на то, что огни на противоположном берегу реки горят как обычно.

Люда все еще была на кухне, и ее силуэт виднелся в дрожащем свете газовой горелки. И хотя из окна кухни было заметно, что весь квартал погружен в темноту, он сказал:

– На том берегу реки свет горит, и я подумал, что неисправность, может быть, только у нас в квартире.

– А на этом берегу – сами видите.

Больше нечего было сказать, и Максим Николаевич почувствовал, что следует уйти. Его охватила неловкость – не только перед Людой, но и перед самим собой, – он ведет себя как подросток. Он повернулся, собираясь уйти, но Люда остановила его:

– Оставайтесь! Посидим вместе при свете газа. Я не люблю сидеть в одиночестве, особенно когда темно.

– Если я не помешаю, – обрадовался Максим Николаевич ее предложению.

Сидя напротив него за столом, она разглядывала его смелым и любопытным взглядом, так, что ему не хватало смелости поднять на нее глаза. И спросила его без всяких предисловий:

– Максим Николаевич, я все время думаю, почему вы избегаете соседей?

Некоторое время он молчал, уставившись в стол. Ее непосредственный вопрос не вызвал у него раздражения, наоборот, – его удивили ее откровенность и прямота. Как удивила веселая манера разговора и общения еще раньше, с того памятного события с туалетом. Людмила была веселая, спонтанная, с очаровательной легкостью умела избегать неискренности. Он поднял взгляд на ее лицо: оно казалось четким и ясным, несмотря на дрожащие вокруг тени, словно эта ясность исходила откуда-то из ее светящихся глубин. На лице соседки играла улыбка – не то дьявольская, не то ангельская, но в любом случае изумительная. Максим Николаевич сказал:

– Я думаю, человек начинает избегать других, когда не знает, чего может от них ожидать. Иногда приходится сторониться, когда не находишь ответа на вопрос: могут ли люди действительно дать тебе что-то или можешь ли ты сам быть им чем-либо полезен?

– А я не задаю себе вопросов, особенно сложных. Мне кажется, человек начинает задаваться вопросами, когда чувствует себя слабым, и чем глубже это чувство, тем сложнее становятся вопросы.

Он бы не согласился до конца с ее мнением, однако почувствовал, что в отношении его самого Людмила, безусловно, права. Он был одним из тех, кто потерпел поражение и чувствовал себя бессильным.

В этот момент открылась входная дверь, и послышались шум и звон стекла, – вернулась Наталья со своего вечернего похода по сбору пустых пивных бутылок. Она положила мешок рядом с дверью и машинально, как это делают летучие насекомые, устремилась на доносившийся из кухни слабый свет.

– Ну и мрак! Еле нашла дорогу домой. Говорят, машина наехала на электрический столб, и света не будет до… – она замолкла, пораженная, увидев Максима Николаевича, сидящего в компании Людмилы. Если бы горел свет, то картина, возможно, не показалась столь странной. Но по непонятной причине Наталья решила, что их сидение вместе при приглушенном свете – свидетельство тайной и порочной связи.

– Ты что, язык проглотила? – спросила Люда, а Максим Николаевич поспешил подняться и уйти.

Наталья проводила его ошеломленным взглядом, пока его фигура не исчезла в темноте. Лишь после этого повернулась к Люде, и та недовольно переспросила:

– Ну что язык проглотила? И почему так смотришь на меня? Что-то случилось?