Лейла, снег и Людмила - Кафа аль-Зооби

Иван не находил ответа и молчал, потупившись. Но присутствие тещи и ее выговор принесли Ивану такую награду, о какой он давно не мечтал, – Люда вдруг посочувствовала ему и приняла его сторону.

– Хватит, мама! Все произошло не по воле Ивана, и нечего сваливать всю вину на него. Часто он оказывался жертвой не зависящих от него обстоятельств, я это хорошо знаю.

Едва Иван услышал это, неожиданное для него мнение, его настроение переменилось, и он даже стал признателен теще. Иван поспешил догнать жену, направившуюся в кухню, и сгреб ее в охапку. Люда повернулась:

– Не думай, что я сказала это искренне, мне просто хотелось усмирить маму.

– Все равно я рад был это слышать, – и он запечатлел на ее губах горячий поцелуй, который Максим Николаевич заметил, уходя с собакой на вечернюю прогулку. Он невольно остановился, печально глядя на них, затем спохватился и торопливо пошел дальше.

Эта сцена так и осталась стоять перед его глазами, словно обнаженный клинок, который вырывается из сердца, чтобы вновь вонзиться. Максим Николаевич не мог спать из-за овладевших им болей – неизлечимых, разливавшихся по жилам и разрывавших душу на мелкие клочья, – изнурительных любовных страданий.

На следующий день пес Маркиз разбудил хозяина от тяжелого сна. Лишь на рассвете Максим Николаевич погрузился в беспокойный сон, продолжавшийся до десяти утра. Это был один из редких случаев, когда он опаздывал на работу, и он счел опоздание еще одним признаком начавшегося внутреннего раскола, от которого, возможно, ему не суждено оправиться.

Максим Николаевич вывел собаку на улицу. Приведя ее обратно, поспешно, без всякого желания, отправился на работу. Стоя на остановке в ожидании автобуса, вдруг увидел Люду, идущую по противоположному тротуару. Не раздумывая, в считанные мгновения он пересек улицу и зашагал следом за ней. Что-то вдруг заставило ее остановиться и обернуться, и тут ее взгляд упал на соседа. Но едва Максим Николаевич догнал Людмилу, он тотчас пожалел о своем поступке. Неизвестно было, зачем он пошел за ней и что хотел сказать. Он чувствовал, что похож на безумного подростка.

– Почему ты идешь за мной? Ладно, не говори, что тебе по пути.

– Я хотел спросить, – проговорил он, запинаясь.

– О чем?

Максим Николаевич остановился и спросил, глядя ей в глаза:

– Почему ты такая жестокая?

– А в чем я проявила жестокость?

– Ты сама знаешь.

– О чем я знаю?

Он потряс головой, не находя слов, с шумом выдохнул воздух и побродил взглядом по улице, затем снова глянул на нее и спросил сдавленным голосом:

– Ты можешь объяснить, зачем ты пришла ко мне в тот день?

– Мне захотелось приключения. – Она улыбнулась.

– Развлеклась мной, значит?

– Понимай, как хочешь. Раз ты боишься рисковать.

– Что ты имеешь в виду?

– А то, что ты хочешь меня, но ничего не предпринимаешь, а сидишь и ждешь.

– Но ты знаешь, что я ничего не могу сделать.

– Ну и жди, – ответила Людмила безразлично и холодно.

Максим Николаевич продолжал стоять, а она пошла дальше. Но вскоре обернулась с улыбкой:

– Я только хотела предупредить, что сегодня вернусь домой поздно, потому что мать делает пребывание дома невыносимым.

С сердцем, готовым выскочить из груди, он хотел спросить, ждать ли ее в эту ночь, но промолчал.

На самом деле Люда действительно задумывала провести еще один любовный раунд с Максимом Николаевичем, но планам ее не суждено было осуществиться. Вернувшись домой поздно вечером, она нашла мать кипящей от гнева. Люда оставила ее на целый день одну в квартире, «в которой воняет говном!» – крикнула она в лицо Людмиле, как только та переступила порог. Вскоре гнев матери привел к перебранке, в разгаре которой мать разбила сувениры, недавно раскрашенные Людмилой и поставленные на подоконник для просушки. При этом мать не переставала выплескивать свои обиды: старые и новые. Она опять вспомнила своего мужа – Людиного отца, бросившего ее двадцать лет назад. Вновь обвинила Люду в том, что она копия своего отца, – ни сердца, ни сочувствия, а думает только о себе.

* * *

Лейла и Наташа, находившиеся в это время на кухне, проскользнули каждая в свою комнату. Но вскоре Люда постучала в дверь Лейлы и, зайдя к ней, села на кровать, держась обеими руками за голову и обливаясь слезами. Лейла впервые видела Людмилу плачущей. До сих пор ей казалось, что та умеет только смеяться.

– Мне надоело, – проговорила Люда сквозь плач жалобным голосом. – Ей ничего не нравится, все, что я делаю, она считает глупостью. Почему я вышла за Ивана? Почему я позволила ему обменять отдельную квартиру на эту комнату? Почему я соглашаюсь на низкую плату за свой труд? Почему у меня такая прическа? Почему я покупаю прозрачное нижнее белье, как у проституток? Почему я такая глупая, что оставляю ложку в чашке чая? Я не могу больше терпеть. Я лопну, если она не уедет сейчас же.

Люда говорила, а Лейла в это время смотрела на ее мать, стоявшую в дверях. Мать слышала все, что сказала Людмила, и проговорила, задыхаясь от ярости:

– Значит, ты меня выгоняешь?

Люда подняла голову и взглянула на нее влажными глазами, затем вытерла их рукавом и ответила:

– Не выгоняю, но твое присутствие тяжело для нас обеих.

– Хорошо. Я уеду завтра утром. Но больше ты лица моего не увидишь.

В тот вечер атмосфера между Людой и ее матерью оставалась слишком напряженной, и Лейла предложила, чтобы Люда и Иван провели эту ночь в ее комнате. Людмила удивленно спросила:

– А ты?

– Переночую у кого-нибудь из подруг в общежитии.

Тогда к Люде вернулось ее веселое настроение:

– У подруги или у того красивого смуглого парня?

– Ты опять все неправильно понимаешь.

– Слушай, если я и в самом деле неправильно понимаю, то это значит, что ты глупая.

– Считай меня такой, – ответила Лейла, собирая вещи, чтобы уйти.

* * *

В дни, последовавшие за бурным визитом матери, Людмила потеряла малейшее желание выяснять отношения с Иваном. Ей требовались отдых и перемирие, прежде чем начать вновь думать об избавлении. Что до Ивана, то он испытывал признательность тем силам, которые привели в квартиру тещу, полагая, что благодаря ее приезду он вернул себе жену, пусть даже по причине необузданного характера ее матери. Они вновь стали спать вместе на одной кровати, и он, как и прежде, возвращаясь домой, слышал заботливый голос Люды, спрашивавшей, ужинал он или нет.

Как-то утром, в один из тех мирных дней, когда снег веял за окном, словно белый флаг перемирия, Люда проснулась в хорошем настроении. Выскользнув из-под одеяла и не разбудив мужа, пошла на кухню, чтобы поставить на плиту чайник. Затем умылась, вернулась в комнату и сняла ночную рубашку, но в это время услышала свист закипевшего чайника и побежала на кухню раздетая, в одном нижнем белье. Прогулка по дому в нижнем белье была одной из ее забытых привычек, оставленной в отдельной квартире. По дороге на кухню она услышала легкий шум, донесшийся из комнаты Максима Николаевича, и поняла, что тот еще не ушел на работу. Но это не смутило ее.