Созидательный реванш - Юрий Поляков

— Это скорее исключение.

— Есть романтический положительный герой. Таков Олег Кошевой, Павка Корчагин, если брать советские варианты. Они должны быть, такие герои. И то, что у нас писатели, создающие таких героев, не востребованы, что государство их не поддерживает, не дает им ни премий, ни грантов, ничего, — еще раз свидетельствует о безответственном небрежении моралью и нравственностью.

А я сатирик. Вы много положительных героев мне назовете у Гоголя, у Зощенко, у Эрдмана, у Салтыкова-Щедрина? Критики называют мою литературу «гротескный реализм». А получить представление о положительном герое ведь можно и от противного, через антигероя, не так ли?

— Что ж, может быть, вы и правы… А новые Давыдовы, как двадцатипятитысячник у Шолохова в «Поднятой целине», могут появиться?

— Могут. Если политика государства будет направлена на поддержку своего производителя, на то, чтобы поднять из руин экономику, сельское хозяйство, засадить поля. Надо же поднимать целину уже не в Казахстане, а в Подмосковье. По этому поводу можно сколько угодно иронизировать. Но дело в том, что других механизмов изменения ситуации экономической, кроме как…

— …изобретенных товарищем Сталиным?

— Почему? А при чем здесь товарищ Сталин? А Столыпин что, другими методами действовал? Всегда все зависело от конкретного человека, которому поручено конкретное дело.

Дайте слово писателю

— Сейчас кризис. Кто только не высказывается по этому поводу… Ну, президент и премьер — это понятно. А из остальных — в основном экономисты, финансисты, политики. А где писатели, мыслители, философы? Почему вы молчите? Или вас не спрашивают?

— В «Литературной газете» была замечательная статья Олега Попцова «Дефолт справедливости». У нас был цикл прекрасных статей Салуцкого. Колонки Болдырева…

— «Литературке», как говорится, сам бог велел. А на страницах массовых изданий писатель-мыслитель — редкий гость. Исключение делается только для авторов популярных детективов, да и те чаще являются как персонажи светской хроники.

— Дело в том, что писатели очень активно поучаствовали в сокрушении прежнего мироустройства. И имели очень большое влияние на общество. Но когда новый миропорядок начал складываться, большинству писателей, независимо от того, либералы они или радикалы, он не понравился. И они с той же активностью, как прежде, начали высказываться против. Поэтому их просто не приглашают в эфир и на телевизионный экран, на страницы газет и журналов. За исключением разве что канала «Культура», но и здесь, кстати, круг участников тоже очень ограничен. Писатели с обостренным государственно-патриотическим мышлением отсекаются как таковые. Потому что на ответственных постах сидят еще люди в либеральных кожаных тужурках. Эти-то комиссары «не пущают». Дескать, опять ведь эти писатели начнут говорить про маленького человека… Хозяевам и руководителям СМИ это кажется неправильным, говорить о бедах. Надо развлекать, пугать и разводить…

— А по-вашему, это правильно?

— Помните, как в свое время интеллигенция с усмешкой относилась к романам о строительстве гидроцентрали или мартена. А их читали. Потому что на этих стройках работали миллионы людей. И они же были читателями этих книг. Ныне это воспринимается как какой-то агитпроп. Это был не агитпроп, а рассказ о реальной жизни людей. Они читали про себя, им это было интересно.

— А вот Минаев тоже пишет про офисный планктон.

— Но офисный планктон не определяет мощь государства, его существование. Он всего лишь планктон.

— В шестидесятые годы все спорили, кто важнее — «физики» или «лирики»? Тогда победили «лирики». Сейчас такое ощущение, что верх взяли «физики».

— «Физиками» в банке называют физических лиц. Верх взяли «юрики» — юридические лица, крупный капитал.

— Почему?

— Потому что все поставлено с ног на голову. Финансовые потоки поставлены во главу угла. Произошла такая же подмена понятий, какая была у большевиков. Тогда считалось, что, если будет правильная идеология, все будет нормально и в материальной сфере. Теперь считают: если будет все нормально в финансовых потоках, то будет работать промышленность. А промышленностью-то надо заниматься. Она сама не заработает от того, что гоняются туда-сюда деньги. Это тот же самый марксизм, просто модифицированный.

— Экономисты не знают, как быть с кризисом и что вообще происходит, что будет. Может, писатели знают? Например, вы…

— Я считаю, что идет возвращение к мобилизационным формам организации жизни. Потому что любое государство переживает разные периоды. Периоды, когда оно расслабляется, и периоды, когда оно собирается.

— Что это за форма?

— Мобилизационные формы — они во всем мире одинаковые. Усиление контроля государства за самыми различными сферами. Ужесточение законов. И так далее. Я, например, хотя, может, это писателю и нехорошо говорить, считаю, что стране с таким разгулом преступности, как Россия, играть в мораторий на смертную казнь по меньшей мере глупо. Даже США, более благополучные, чем мы, не позволяют себе такого: там во многих штатах есть смертная казнь. Зачем мы равняемся с благополучной Европой?..

— Уважаемый Юрий Михайлович! Как вы оцениваете сегодняшнюю ситуацию в России в связи с мировым кризисом?

— Я не экономист, но если меня брать как обывателя, то я, конечно, пострадал: мои рублевые сбережения и зарплата редактора стали стоить гораздо меньше, но как писатель я этого пока не почувствовал. Мой новый роман «Гипсовый трубач, или Конец фильма» за два месяца разошелся многотысячным тиражом, а на интересе читателей к моим книгам кризис пока не отразился. Хотя, конечно, все мы помним дефолт девяносто восьмого года, а до этого — девяносто первого — девяносто второго, когда литература вообще оказалась обществу неинтересной, так как все пытались выжить в новой ситуации и в новых экономических условиях.

Во всяком случае, этот кризис, в отличие от девяносто восьмого года, Россия встречает в более организованном порядке, отказавшись от этой абсолютно губительной либеральной идеи, поняв, что рекомендации американских институтов — еще не истина в последней инстанции, и свобода, демократия и либерализм — это не платиновый эталонный метр или килограмм, хранящийся в Белом доме в Вашингтоне, а более сложные вещи, и в каждой стране по-своему формируемые условия жизни.

— Есть ли в России гражданское общество и каковы его перспективы?

— Я думаю, что мой ответ газете «Русская мысль», которая была во все советские годы рупором тех, кто боролся с советской моделью, не понравится, но я тем не менее отвечу. Что такое гражданское общество, если это перевести на нормальный язык? Это такое общество, где маленький, обычный человек — не богатый, не имеющий крупного поста или могучих родственных связей — может добиться справедливости и отстоять свои интересы — материальные, духовные, национальные. А каким образом это делается — уже другой разговор.