Дети декабря - Платон Беседин

– Хороший сериал, рекомендую.

Смятин уставился на экран, но зрелище описывалось где-то услышанной фразой: «Как обидно быть умным, знаешь всё наперёд»[45]. Где-то на заднем сиденье плакал ребёнок. Периодически автобус останавливался в пятнах света – на автовокзалах. Сонный, пустой зал ожидания встречал пассажиров. Рядом ютился лоток, за которым измученная холодом и бессонницей тётка торговала кофе, чаем, шоколадками, булками. Туалеты были неизменно грязные, неизменно жуткие. Под потолком мерцали и гасли лампы. Журчала вода, вытекая из разбитых унитазов на пол, отделанный желтоватой плиткой. В натекшей воде плавали куски газет. Смятин, сдерживая брезгливость, ступал на цыпочках, но уже через станцию решил мочиться на улице. В чистый снег.

Соседка задремала. Смятин же то выныривал, то проваливался в дурную, сонную мглу. Но быстро просыпался, видя в забытьи одно и то же – свой труп и тени. Они блуждали, превращались в чёрные тела, вроде манекенов из торговых центров. Только губы, нос, брови, глаза были у них не искусственные, а живые, будто прилепленные от других тел. Нормально бодрствовать также не получалось. Ночь словно просачивалась через окно, окутывала Смятина. Реальность держалась благодаря голосам водителей.

– Там решено?

– Не знаю.

– Сориентируемся на месте.

– Звони Летову.

– Уже. Не берёт.

Ещё был телефон. Он сигналил сообщениями от жены. Смятин быстро набивал эсэмэс, в нетерпении ждал ответа. Сообщения напоминали Смятину, что он не один. Переписка спасала. И когда жена в два часа ночи написала: «Очень люблю. Жду дома. Береги себя. Буду ложиться. Завтра рано вставать вместе с детьми» – Смятин запаниковал. Набрал жену, хотел просить её быть на связи ещё, но на счете не было денег. 0,13 гривны. Смятин остался без связи. Автобус приближался к границе.

На очередной остановке Смятин, завернув за туалет, помочился в снег. Впереди темнели поля. Смятин застыл, поражённый густотой и безбрежностью ночи. Тьма накрывала землю, переходила в беззвёздное небо, обволакивала, сминала ориентиры и маяки.

И в этой бесконечной ночи Смятин был один. Он ощутил это кожей. Достал телефон, хотел посветить им. «Только экстренные вызовы» – значилось на экране. Телефон пикнул – пятнадцать процентов зарядки. Смятин бегом вернулся на свет, в автобус. Уселся и задрожал.

Когда автобус подъехал к границе, Смятин спал. Первый раз за долгое время ему ничего не снилось. Смятин не проснулся, когда автобус остановился. Когда злой пограничник не пустил его за шлагбаум, приказал ждать. Смятин не видел, как водитель ушёл договариваться, но вернулся ни с чем. Смятин не слышал, как возмущались разъярённые люди. Их попросили выйти, а автобус разворачивали назад.

– Бери вещи, выходим, – Смятина растолкала соседка.

– Нет, нет, спасибо. – Он спал, не хотел никуда идти.

– Хозяин – барин, но автобус дальше не идёт.

Смятин очнулся:

– Как не идёт?

– А вот так…

Смятин взял рюкзак, заспанный выбрался на мороз. Ломило поясницу. Пограничники выстроили людей перед автобусом. Малютка на руках заплаканной женщины кричала. Суровый пограничник с похмельным лицом приказал выставить вещи перед собой. Обошёл, проверил каждого. За ним семенила овчарка. Пограничник махнул рукой в сторону административного здания:

– Туда.

Высаженные поплелись, волоча за собой вещи. Автобус остался. Два водителя понуро курили у открытых дверей.

Смятин оказался в пропускном пункте. На стенах, как в галерее бюрократического искусства, висели бесконечные разъяснительные и агитационные плакаты. На обшарпанных серых скамьях полулежали-полусидели люди. Смятин хотел держаться черноволосой дамы, но упустил её из виду. Ждал, сгорбившись в сторонке. После, измученный неопределённостью, ещё окончательно не проснувшийся, подбрёл к пожилой женщине в пуховой шапке.

– Что говорят?

– Своим ходом, милый, добираться надо.

– Это как?

– Так – рюкзак на плечо и пешком до российской границы.

Смятин изменился в лице. Обхватил себя, чтобы унять озноб. Женщина вздрогнула, увидев эту страшную перемену.

– Да не бойтесь вы! Молодой, дойдёте. Пара километров всего. Это, милый, мне как?

– Простите. – Смятин ощутил, что невыносимо хочет в туалет. Сказал почти с мольбой: – А автобус точно не пустят?

Женщина кивнула. Смятин ещё раз извинился, вышел на улицу. Уставился на горящий фонарь, бившийся с ночью. Закурил. Его тут же одёрнули:

– Курити заборонено![46]

Смятин затушил сигарету. Поискал глазами запретительный знак. Не нашёл. Здесь он, потерявшийся, заблукавший, вообще ничего не находил. Только ночь, и редкие пятна света в ней. Он перестал узнавать людей рядом: все стали холодными, чужими, с телами, будто наброшенными на пустоту. Автобус уехал. Смятин вспомнил светловолосого водителя с тёплым, почти родственным чувством.

– Извините! – он окликнул ближайшего пограничника, похожего на сугроб. Тот сделал вид, что не слышит. – Вибачте!

Пограничник лениво откликнулся.

– Де туалет?[47]

Пограничник неопределённо махнул рукой. Сдерживаться больше не было сил. Паника, щекоча, напрягала кишечник, расслабляла сфинктер. Смятин, сжимая ягодицы, раненой уткой засеменил к бетонной коробке. Оправился.

Стало легче. Смятин наконец мог подумать, что делать дальше. Мглистое небо походило на орду злобных чертей. Из-за них бледным клочком едва-едва высовывалась луна. Смятина трясло. Он уговаривал, заставлял себя двигаться дальше. «Всего пара километров. Просто идти вместе с другими – и всё. Ничего сложного. Ничего…» Ему удалось сделать несколько шагов, разогнать кровь.

Смятин вернулся, поискал указатели. Заметил пропускные пункты, у которых толпились люди, двинулся туда. Стал в очередь за высоким мужчиной, одетым, несмотря на мороз, в чёрный плащ и остроносые туфли. Голос у него был грудной, сиплый. Он помахивал синим паспортом, держа его в огромной лопатообразной руке. Смятин переминался с ноги на ногу. Наконец подошла очередь. Смятин просунул в окошко паспорт. Вместо лица пограничника чернело дымчатое пятно. Из него шёл голос.

– Куди їдете?[48]

– Домой. – Смятин помнил, что надо отвечать общими, но не слишком расплывчатыми фразами.

– Де були в Україні?[49]