Дом толерантности (сборник) - Анатолий Грешневиков

Максим заскучал от бытовых словопрений, резко поднялся из-за стола, на ходу сделал несколько глотков остывшего чая и обратился к матери:

– Я без тебя добавлю пару-тройку предложений, и челобитная будет готова. Перед сном можно будет ее уже разложить по почтовым ящикам.

– Быстрый ты какой, Максимка, – одобрительно отозвалась мать. – Спасибо. Иди… Я зайду к тебе потом.

Тут сразу в два голоса Галя и Виктор обрушили на мать одни и те же вопросы:

– Какая еще челобитная? Вы что надумали?

Николаю Степановичу изначально не понравилась идея жены собрать деньги с жителей дома, сыграв на чувстве протеста против позаселившихся в доме кавказцев. Слово «челобитная» оскорбило его, и он решил слегка подтрунить над Ольгой.

– Будет воззвание к народу о сборе пожертвований на борьбу с врагами нашего дома.

Жена не вздрогнула от неожиданных колкостей супруга, а как-то застыла на мгновение, потом медленно повернулась в его сторону. Она и сама была немало смущена, но забавно растерянный вид мужа, его негромкий и даже чуть прерывистый голос вернули женщине смелость и невозмутимость истинной хозяйки дома, всегда готовой постоять за себя. С первыми же словами возмущения ее тусклый взгляд моментально оживился, опущенные уголки губ выпрямились, и даже брови вразлет вытянулись в одну ломаную линию.

– Тебе шутить можно. Тебе в спину не бросали пошлых слов, не хихикали вслед, не хамили на грубом непонятном языке. Они нарочно не здороваются… Ведут себя, будто мы овцы, а они чабаны. Буквально вчера парнишка из квартиры Сабира выбежал с ведром помоев на улицу и выплеснул их прямо у подъезда. У них, оказывается, забился бумагой унитаз. Я начала стыдить мальчугана: разве хорошо, мол, гадить там, где живешь. А он мне по-хамски: «Молчи, старуха. Я делаю то, что мне сказали сделать. Это мой дом. И я куда хочу выбросить мусор, туда и выброшу!». Я стояла, как оплеванная. Не знала, что дальше говорить. Язык проглотила. А он пошел наверх… Да так хлопнул дверью, что у меня в глазах заискрило… Я думала, дверь вылетит из подъезда. Спрашиваю вахтершу: «Анастасия Григорьевна, а вы почему молчите?!». Она капризно замахала руками: «Мне все равно. Жизнь дороже. Они пообещали накормить меня таблетками снотворными… Уснешь, говорят, и не проснешься».

– Наверное, я толстокожий, – укорил себя Николай Степанович. – Я на кавказцев никакого внимания не обращаю… Живу, не замечаю, будто их вовсе не существует. Других забот полон рот. Хотя, признаюсь, и мне они не по нутру…

– Когда они тебя достанут окончательно, как меня, тогда другие песни запоешь, – не переставала сердиться жена.

Галина, послушав родителей, догадалась: мать стремится приобрести квартиру бывшего соседа еще и потому, что не хочет жить на одной лестничной площадке с понаехавшими грубыми «южанами». Ситуация щепетильная, конфликтная. Но и она сама вряд ли смогла бы согласиться иметь среди соседей жгучих и непредсказуемых кавказских парней. Лучше свои, пусть тоже хамоватые, склонные мусорить где попало, заваливающие подъезд и двери окурками, но все же они свои. Вменяемые. Отходчивые. С ними и поругаться не боязно, и наладить контакт не трудно. А с лицами кавказской национальности ей приходилось сталкиваться, и всегда они отличались непредсказуемостью, лукавством и излишней горячностью.

– Да чего там говорить, конечно, хорошего мало, когда ощущаешь себя в резервации, когда вокруг тебя чужаки, да еще и говорящие на языке шпаны, – высказала свою позицию Галя, поддержав тем самым длинный монолог матери.

– Шпаны и у нас, русских, хватает, – робко возразил отец. – Шпана у нас взращивается…

С языка Николая Степановича чуть не сорвалось слово «телевидение»… Именно этот «черный ящик» он считал фабрикой по размножению и взращиванию бездуховной и аморальной молодежи. Но от привычного своего обвинения в адрес телевидения он воздержался, так как сработал внутренний тормоз, появившийся у него после постоянных просьб старшей дочери Лизы – не критиковать место работы ее Валерика. Потому он после небольшой неловкой паузы решил назвать другого растлителя молодежи:

– Государством.

– Папа, обвинять молодежь – удел стариков, – съязвила Галя. – Притом древняя профессия. Вспомни Тургенева «Отцы и дети». Молодежь сегодня разная: и тупая, и образованная. Мы, между прочим, с Виктором тоже молодые.

– Вообще-то в нашем доме всегда жило много молодых ребят и сейчас живут, – решительно не согласилась с выводом дочери мать. – Но таких массовых безобразий, такого цинизма, неуважения к старшим я не замечала.

– Растление растлению рознь, – менторским тоном заявил отец. – В годы моей молодости были выродки, но их ругали за то, что они воровали яблоки в садах. Для воспитания их, видимо, был снят фильм «Тимур и его команда», где садовый вор Мишка Квакин был отрицательным героем… А нынче молодежи показывают фильм «Бригада», в котором ее учат: хочешь жить красиво, иметь иномарку, деньги, тогда иди в криминал. И после этого фильма во многих школах и институтах появились аналогичные «Бригады». Для них убить ветерана войны – как муху газетой прихлопнуть. Вчера по телевидению показали одного выродка, воспитанного на фильмах разврата и сплошных убийствах… Ему нужны были деньги на выпивку, а мать не дала. Тогда он вскипятил чайник, схватил мать за волосы, оттянул голову назад и стал заливать ей в рот кипяток. Стоило чайнику опустеть, он снова начал кипятить воду, так как мать была еще жива…

– Какие ужасы, папа, ты рассказываешь, – поморщилась Галя.

– Ужасы, – согласился отец. – Но ведь вы, журналисты, демонстрируете их нам. Они не выдуманы, они заняли прочное место в нашей постыдной, прогнившей жизни.

Николай Степанович сел на свой конек и не мог сдержаться, чтобы не пройтись резким словом по телевидению.

– Это ваше телевидение, современное, демократичное, которое вы боготворите, призывает нас, жителей России: «Любите себя!». А надо, как раньше было: «Любите Россию». Даже песня такая была: «Любите Россию…».

– Да кто ж сегодня не любит Россию? По-моему все любят…

– Любят. Еще как любят! Одни с любовью грабят и вывозят природные ресурсы, другие любвеобильные превратили культуру в шоу-бизнес… И все забыли слова Геббельса: «Чтобы уничтожить народ, надо уничтожить культуру!».

– Понятно. Вам, старшему поколению, нужна цензура… Нам так и пишут в газету – прекратите дебилизацию народа, создайте общественный совет при телевидении, который будет…

– Знаешь, дочка, – вскипел отец. – Это вы за цензуру, вы требуете создания общественного телевидения, будто оно будет для народа. Миф – очередной… Если телевидение будет для народа, страна другой будет. Я считаю, можно обойтись без введения цензуры, создания контролирующих советов для газет и телевидения… Достаточно назначить на телевидение нравственно здорового человека, патриота… Например, писателей Валентина Распутина или Василия Белова. Это оставшаяся в России совесть нации. Они-то и сделают телевидение нравственным, патриотичным, нужным помощником нашей молодежи.