Большая игра - Борис Сапожников

– Ротмистр, ваши драгуны проспали врага, – тут же напустился на Обличинского Игнатьев.

– Кого следующего вы обвините в побеге Якуб-бека? Кого захотите повесить, чтобы сорвать злость? Я ведь отлично знаю историю Раимского укрепления, откуда в прошлый раз бежал Якуб-бек.

Я был удивлен, даже больше – ошарашен резкими словами и тоном Обличинского. Никогда прежде тот не позволял себе разговаривать с начальником экспедиции подобным образом.

– Оттуда сбежал не он один, – отрезал Игнатьев, а гнев его, казалось, рос на глазах. – Вы не знаете и десятой части произошедшего в форте, лишь поэтому я прощу вам эту дерзость. А виновный в побеге Якуб-бека – вот он, – Игнатьев указал на задушенного драгуна, которого уже накрыли куском белой ткани, – и он уже получил по заслугам.

В тот день, до самого вечера, граф не покидал капитанской каюты.

За исключением этого досадного происшествия, первый день нашего сплава вниз по Амударье прошел спокойно. «Перовский» мерно хлопал плицами по воде, мимо проплывали уже привычные глазу пейзажи. Если по правому борту раскинулась покрытая зелено-желтым ковром травы степь, то по левому – снова вступала в свои права пустыня, и уже ближе к полудню каменистая земля сменилась барханами, тянущимися от горизонта до горизонта. А уже на следующее утро пустыня раскинулась по обоим берегам.

В тот же день нам на глаза показался Якуб-бек. Ранним утром вахтенные заметили всадников, лихо выехавших прямо на берег Амударьи. Первым среди них был Якуб-бек – это и без бинокля хорошо видно. Он снова оделся в роскошный халат, надел на голову стальной шлем с тюрбаном и перепоясался саблей. Ею он и грозил нам, потрясая в воздухе обнаженным клинком и выкрикивая какие-то угрозы. Их и слышно-то не было, что уж говорить о понимании.

– Смотреть по сторонам! – прокричал вахтенный офицер, тот самый мичман Панин, что сдал Можайскому командование пароходом. – Внимательней быть!

Даже мне, проведшему в этих краях не столь много времени, было понятно, что сейчас глядеть надо куда угодно, но только не на машущего саблей и испускающего пронзительные вопли Якуб-бека. Опасность явно придет вовсе не от него. И точно, не прошло и минуты, как с мачты раздался крик впередсмотрящего:

– Две шлюпки прямо по курсу! В каждой – до взвода бойцов!

А следом его поддержал товарищ, еще один матрос из вахтенных.

– Справа по борту – вражеские баллисты! Три единицы! Готовятся к залпу!

– Расчеты к баллистам! – тут же скомандовал Панин, не дожидаясь Можайского, – сейчас пароход был полностью под его ответственностью, пока капитан снова не примет командование. – Всем отойти от бортов! Драгуны, готовиться принять стрелковый бой!

– Есть! – отсалютовал ему ротмистр Обличинский. Пускай он был и выше чином, но отлично понимал, чьи команды сейчас лучше выполнять. – Против кого нам лучше драться?

– Вы нам понадобитесь, – на палубе появился Можайский, и тут же власть на «Перовском» перешла к нему без лишних докладов и церемоний, не до них сейчас, – если пароход начнут обстреливать с берега.

Тогда надо будет отвечать, а пока пускай ваши люди залягут, так будет лучше всего.

Почти следом за Можайским на палубе появился Игнатьев, он лишь на пару минут отстал от капитана корабля.

– Нас атакуют? – спросил он, оглядываясь по сторонам. Почти сразу заметил баллисты и идущие против течения на веслах и под косыми парусами шлюпки, полные людей. – Какие меры вы предпринимаете для отражения атаки? – тут же поинтересовался он у Можайского.

– Сейчас вы все увидите, ваше сиятельство, – заверил его тот и обернулся ко мне: – Вам и вашей команде лучше всего укрыться в кубрике, скоро на палубе станет жарко.

– Мы тут не кисейные барышни, Можайский, – отмахнулся я, – и сидеть вместе с экспедиционной прислугой в кубрике не станем. При абордаже может быть больше толку от моих бойцов, чем от драгун.

– Ну уж абордажа, будьте покойны, точно не будет, – усмехнулся Можайский, – но гнать вас с палубы насильно никто не собирается. Ваш риск – ваше дело. А вот вас, ваше сиятельство, я бы настоятельно просил удалиться в каюту. Рисковать вашей персоной мы не можем.

От такого вежливого, но весьма категоричного предложения убираться и никому не мешать Игнатьев сперва побледнел как полотно, однако возразить ему было нечего. И он откланялся, метнув на Можайского злой взгляд.

Как только граф удалился, я покачал головой и сказал лейтенанту:

– Зря вы продолжаете конфликт с графом – так недолго и смертельного врага в его лице нажить.

– Сейчас я вовсе не хотел оскорблять его, – ответил тот. – Просто во время боя может произойти всякое – случайная стрела, обломок палубного настила, да просто удар, в результате которого Игнатьев вместе с нами полетит за борт. А кому потом возглавлять нашу миссию в Бухаре? Жизнь графа слишком важна, чтобы рисковать ею попусту, надеюсь, он вскоре поймет это.

Словно иллюстрируя его слова, в воду плюхнулось первое копье, выпущенное из вражеской баллисты. За ним последовало второе и не медлило третье. Но все мимо. Оно и понятно. Враг пристреливался, и теперь только от качества подготовки расчетов зависело, как быстро мы получим первое попадание.

Но и баллистарии с «Перовского» не дремали. Пара мощных орудий, установленных на его правом борту, одновременно швырнула во врага тяжелые чугунные ядра. Первое пролетело над головами разбойников, стоявших у осадных машин, второе же упало в воду с изрядным недолетом. И почти не отстала от них установленная на носу парохода катапульта – ее снаряд упал удачнее всех, но даже я понимал, что это слепой случай, не более того. Да и существенного урона врагу он не нанес, больше напугав, хотя и это весьма неплохо.

– Вы про лодки не забыли? – спросил у Можайского ротмистр. – Они идут полным ходом, скоро оттуда по нам стрелять из луков начнут.

Он как раз опустил бинокль, через линзы которого всматривался в приближающихся по речной глади врагов.

– Да не беспокойтесь вы о них, – отмахнулся Можайский. – Эти самоубийцы меня волнуют в последнюю очередь.

– Но приближаются они очень быстро, – покачал головой Обличинский.

– Чем выше их скорость, тем лучше для нас, – усмехнулся лейтенант и откинул крышку переговорной трубы. – Машинное, это капитан! – рявкнул он. – Самый полный вперед! – после чего обернулся к тут же стоявшему с невозмутимым видом рулевому, уверенно державшему штурвал: – Правь прямо на эти шлюпки.

– Есть править на шлюпки, – ответил тот и не пошевелился – мы и так шли прямо на них.

– На «Перовском» разве есть таран? – удивился Обличинский.

– Таран нужен был бы против равноценного врага, а для этой шелупони хватит и стального корпуса. Снаряды на них тратить я уж точно не собираюсь.

Пароход бодрее зашлепал плицами по воде, набирая скорость. В этом ему помогало и течение Амударьи. Вон он уже мчится на всех парах, белыми барашками пенятся небольшие волны вокруг него. Враги в лодках осознают свою ошибку, видят, насколько утлы их суденышки в сравнении с громадой парохода. Они вскидывают луки, принимаются осыпать палубу стрелами, но это уже жест отчаяния, воины в обеих лодках понимают, что мертвы, и пытаются хоть как-то бороться с накатывающим ужасом. Кто-то кидается за борт, но большая часть не успевает сделать и этого – стальной нос «Перовского» буквально разрубает первую лодку, раздаются жуткий треск дерева и крики людей. Вторая успевает отвернуть в последний момент, и ей достается по касательной, но и этого хватает. Сила удара такова, что лодка начинает разваливаться на куски. Выжившие при столкновении разбойники во всю прыть плывут к берегу.