Зодчий из преисподней - Светлана Горбань

— Совершенно ничего подозрительного. Или даже необычного. Я была в своей комнате, то есть, в этой, для гостей. Потом вышла в зал, немного поиграла на рояле. И вот как раз в это время…

— Да-да, продолжайте.

— Такой грохот, необыкновенный. Удар, глухой. Крик.

— Крик или крики? Многочисленные?

— Многочисленные. Несколько голосов.

— Что кричали?

— Я не разобрала слов. Отдельные восклицания. Короткие.

— Но много?

— Нет, совсем не много. И недолго.

— Почему вы думаете, что недолго? Смотрели на часы?

— На часы я не смотрела. Но только несколько выкриков… Почти одновременно. И все. Потом я вышла в зал и увидела, что туда идет следователь.

— Идет или бежит?

— Не могу сказать. Ну, лучше так: он быстро приближался.

— Дальше.

— Я подошла сзади и увидела. Все это.

* * *

Ярко освещенная кухня. Снабженные инструкциями представителей следственных органов, как оформлять такие письменные показания, Щукина, Дука и Тур старательно скрипят шариковыми ручками. Сидят в центре, вокруг стола. Предварительный опрос показал, что ничего интересного они сообщить не могут: не видели, не слышали ничего подозрительного вплоть до поднявшейся в доме и вокруг него кутерьмы.

В углу меланхолично пишет еще один протокол Миша Шерман. Время от времени смотрит по сторонам, вздыхает. Студент уже на собственном опыте убедился, что работа следователя на девяносто процентов состоит из нудной писанины, которую впоследствии подошьют в аккуратные папки и отправят в архив.

* * *

— Стена… Стена раздвинулась… И шкаф… Поверьте, я не очень хорошо видела… И оттуда показалась девушка. И что-то выкрикнула. И шкаф упал. На Кирилла.

— Ваш муж стоял рядом? Рядом со шкафом?

— Он стоял. То есть, нет, он сначала стоял, а потом наклонился. Перед этим… Как она шкаф… Вот это…

— Зачем наклонился?

— Поверьте, я… Я могу только предполагать…

— Что вы предполагаете?

— У него в руках был нож… Может, достал из-под… Из-под шкафа… Господи, мне страшно! Я не… Не могу! Не могу больше! Не сегодня… Пожалуйста. Я устала.

* * *

Коля Власенко внимателен и серьезен, он боится упустить даже незначительную деталь:

— Почему вы именно в это время решили выйти из своей комнаты?

— Почему? — баронесса Леся на минуту задумывается. — Ну, до этого у Ольги Владимировны все время играла музыка. Когда стало тихо, я вспомнила, что рядом, в зале, есть рояль… Красивый, старинный. Захотелось узнать, как он звучит.

— А раньше вам не хотелось узнать, как он звучит? Почему эта мысль пришла в голову именно тогда, в эту минуту?

— Она и раньше приходила. Но в доме все время играет музыка. Довольно громко. Я не могу так, когда мелодии накладываются одна на другую. Это будет не музыка, а какофония.

— Значит, перед тем, как вы начали играть, было тихо.

— Да, музыки не было.

— А другие звуки?

Она мнет и комкает в руках платочек.

— Другие звуки… В этом доме постоянно какие-то шорохи. Не знаю, может, это ветер… Словно какой-то отдаленный шепот…

— И перед тем, как начать играть, вы этот шепот слышали?

— Да. Только я не знаю — шепот или шорох. Неясные шелестящие — звуки.

* * *

— Вы говорили, что там был еще какой-то монах.

— Я говорила? Ах, да, конечно… Тоже выскочил из стены, за девицей… Он ее за руку схватил и втащил… туда…

— Куда это — «туда»?

Ольга Владимировна сердито смотрит на следователя, поджимает полные губки: нельзя же быть таким тупым! Впервые помада на ее губах некрасиво съедена в середине, неровным слоем подчеркивает одни лишь контуры.

— Туда — это в стену.

— Вы уверены, что именно в стену?

Черные глаза снова наполняются слезами.

— Я не сумасшедшая! Думайте, что хотите, но это правда!

Рот пани Ольги уродливо, страдальчески кривится:

— Поверьте, я сама ничего не понимаю! Ничего! Все так… глупо. Нереально… Нож… Почему — нож? Он был под шкафом? Зачем?

— Это вы у меня спрашиваете? У меня? — иронически удивляется Кинчев.

* * *

Надя Щукина звонит по городскому телефону домой, ее волнует безопасность дочери.

— Мариночка, пожалуйста, займись уроками… Значит, почитай что-нибудь… Но из дому — ни ногой. Я сказала!.. Потом объясню… Успеешь. Завтра или послезавтра… Это не горит… Учти, я проверю… Да, и еще. Не вздумай никому открывать. Никого не впускай сегодня в дом, никого, слышишь!.. Я сказала, а ты слушай. Говорю же, объясню потом… Завтра. Сейчас не могу говорить. Все.

Маринка не понимает волнения матери, сгорает от любопытства, обе сердятся.

* * *

Кинчев говорит Коле Власенко:

— На всякий случай возьми подписку о невыезде у всех причастных к делу.

Тот чешет спину и спрашивает:

— А кого будем считать причастными?

— Всех, кто был в доме. И охранников.

— И хозяйку?

Телефон Кинчева играет бодрую мелодию, он вынимает его, отвечая Николаю:

— Ее — в первую очередь.

* * *

Леся Монтаньоль медленно идет в сторону спальни для VIP-гостей. Посреди зала задумчиво останавливается. Идет к роялю, тихо закрывает над черно-белыми клавишами крышку.

Внезапно вздрагивает и застывает, закрыв ладошками рот. Глаза в ужасе округляются, в них блестят слезы. Плечи начинают мелко-мелко трястись.

* * *

Кинчев отключает телефон и вздыхает:

— Так, час от часу не легче! Николай, я тут с практикантом останусь, а ты бери всех — и в гараж. В городе серийные ограбления таксистов начались. Какие-то двое, вооруженные ножом и пистолетом, садятся под видом пассажиров, отбирают всю выручку. Таксиста выбрасывают из кабины. Уезжают на том же такси, которое сразу же бросают на одной из близлежащих улиц.

— И скольких уже ограбили?

— Пока двоих.

— Гастролеры, — скривившись, говорит Власенко, — их уже и след простыл.

Кинчев, наоборот, настроен оптимистически:

— На чем? На очередной ограбленной тачке? Ты свяжись с ГАИ, может, совместными усилиями да по горячим следам…

— Ага, они уже и не тепленькие, наверное… — Николай неторопливо идет к выходу.