Зодчий из преисподней - Светлана Горбань

Кинчев спросил у Ярыжской:

— Вы были здесь? Когда все произошло?

— Нет! Нет! Я видела через дверь. Хотела зайти… Но испугалась.

Следователь склонился над шкафом, потом ощупал стену за ним. Постучал в разных местах согнутыми пальцами. Стена казалась монолитной и нерушимой. Шагнул назад, к трупу.

— Черт! — Его штанина зацепилась за крючок, коварно притаившийся на боковой стенке поваленного шкафа. Освободившись, он извлек прикрепленный за этот крючок плетеный пояс.

Красивый кожаный пояс.

Выразительно посмотрел на окаменевшую хозяйку:

— Угу!

— Это не мой… То есть он мой, но… Дайте сюда!

— Без команды не двигаться! — резко прервал ее Кинчев. — Ничего здесь не трогать до прибытия группы! — Он достал из нагрудного кармана пакет, положил туда пояс, спрятал в тот же карман, потом стал на колени и осторожно заглянул между полом и поваленным на Ярыжского шкафом. Оказалось: Кирилл держал в руке нож. Окровавленный кухонный нож.

— Понятых сюда, ваших охранников. И Щукину, — он выпрямился и командовал громко и уверенно. — Быстренько, а то до глупой ночи проваландаемся.

Достал телефон:

— Власенко, группу сюда… Как это — куда? Ты не знаешь, где я?.. Тогда шевелитесь. И вы тоже! — приказал уже и Ярыжской.

Шокированная его грубостью, Ольга Владимировна отрывисто вздохнула и залилась слезами. Вместе с ней начала всхлипывать и баронесса Леся, которая так и не переступила порога — стояла в дверях и смотрела широко распахнутыми глазами.

Шкафы и книги также оттопырили со всех сторон невидимые людям уши.

— Сверху сняли?

— Да, два раза. И сбоку тоже.

— А снизу?

— А как его снизу снимать?

— Лежа, Коленька, лежа на полу! И побыстрее!

Вспышка, вспышка, вспышка. Старенький пленочный фотоаппарат жужжит и клацает. Кинчев для надежности запечатлевает труп и на камеру своего мобильного, осторожно переступая через толстые книги, в беспорядке валяющиеся на полу.

* * *

Огромный шкаф отодвинут в сторону. Фотографируется освобожденное от его тяжести тело Ярыжского. Осторожно извлекается из окоченевшей руки длинный кухонный нож. Понятые — Надя Щукина, Боря Тур, Дима Дука — дышат глубоко и глядят круглыми глазами.

Следственная бригада торопливо и деловито делает свое дело.

* * *

Ольга Ярыжская заламывает руки, хватается за виски, пытается пить воду, поданную ей в высоком тонком стакане.

— Поверьте, я… Я… Я не могу говорить! Неужели вы не понимаете?! Мне плохо! Мне очень, очень плохо! Верните мне телефон, я позвоню моему адвокату.

— Я сам ему позвоню, — не теряет присутствия духа и леденящего душу спокойствия Кинчев. — Он в Барвинковцах, ваш адвокат?

— Нет, в Киеве.

— Насколько я помню, после предыдущих убийств вы не обращались к нему за помощью?

— Тогда жив был мой муж! Он все решал. А теперь его… Господи, что мне теперь… Что мне теперь делать?

— Рассказать, что произошло.

— Я не могу… Не могу сосредоточиться. Врача! Мне плохо!

* * *

Леся Монтаньоль зажимает рот носовым платочком. Чисто белым, обшитым тонким кружевом. Широко распахнув глаза, глубоко дышит.

— Воды? — сочувственно предлагает Николай Власенко.

Она отрицательно качает головой:

— Нет… Спасибо… Сейчас пройдет… У меня бывает так… Иногда… Когда… Ой!

Она снова вся содрогается в мелких конвульсиях, стараясь перебороть новый приступ тошноты.

* * *

Огни фонариков снуют вокруг особняка, в них кружатся неторопливые густые хлопья. Никаких следов не видно на свежевыпавшем снегу. Следы самих сотрудников милиции тают под покровом снежинок в течение четырех-пяти минут.

— Глупостями мы занимаемся, Миша, если тут кто-то и проходил… Ничего не осталось.

— А если помимо следов?

— Что, например? Помимо следов-то?

— Не знаю. Окурок, перчатка, даже документ какой-нибудь, в спешке утерянный.

— Ох, студент! «В спешке». Если это тот же фрукт работал, который девушку и охранника… на тот свет отправил, так он, похоже, никого не боится и спешить не станет. И следов не оставит. Даже окурка. А если и бросил где, то найди, попробуй! Пошли в помещение, нечего тут зря…

* * *

Кинчев сидит напротив Ярыжской в ярко освещенном кабинете ее супруга.

— Если вам самой трудно, я помогу вам, Ольга Владимировна. Вы перед смертью мужа находились в зале? Рядом с библиотекой?

— Да…

— Дверь была открыта?

— Да…

— Но обычно она закрыта?

— Да…

— Почему не закрыли на этот раз?

— Не знаю… Поверьте, я не могу… Ничего не могу…

— Это вы не закрыли ее?

— Нет… Не помню… Я была в своей комнате и… Что-то хотела сказать Кириллу… Я не помню, ничего не помню… Я не… Я не трогала дверь…

— Ее не закрыл Кирилл Иванович?

— Может быть… Он иногда бывал невнимательным.

— Иногда или часто?

* * *

Смятый, но сухой платочек с кружевами лежит на столе. Леся Монтаньоль говорит медленно, глядя на оконную занавеску и старательно подбирая слова: