Убивая Еву: это случится не завтра - Люк Дженнингс

Все проделывается молниеносно, и Еве остается только удивляться физической силе Вилланель, которая легко укладывает ее на пол грузового фургона. Под голову Евы заткнут рюкзак, она завернута, словно мумия, в синюю простыню и вскоре слышит, как захлопывается передняя дверь.

Поездку нельзя назвать комфортной, особенно первые полчаса с постоянными толчками от переключения скорости, но потом дорога становится ровнее, и машина набирает темп. Еве достаточно уже и того, что она просто тут лежит – пусть даже ничего не видя, – в полудреме, но не в полной отключке. Проходит час, а может, два; фургон останавливается. Дверь открывается, и с лица Евы убирают простыню. Снаружи темно, видны лишь легкий фон уличного освещения да Вилланель с рюкзаком за плечами, стоящая на приступке задней двери. Она наклоняется в салон и полностью освобождает Еву. На улице холодно, пахнет дождем. Они на парковке у шоссе, вокруг – силуэты огромных фур. На неоновой вывеске – «КАФЕ 24».

Вилланель помогает Еве выбраться из фургона, и, преодолев полосу грязи, они входят в кафе. Там, в мертвенно-бледном свете за пластиковыми столами угрюмо сидят у своих тарелок какие-то мужчины, а из допотопных колонок на стенах льется голос Элвиса Пресли: «Как тебе сегодня без меня?» За стойкой женщина в рок-н-ролльной бандане жарит лук.

Пять минут, и перед ними – две пышущие паром чашки чая и огромные жирнейшие гамбургеры; Ева никогда таких не видела.

– Ешь, – приказывает Вилланель. – До последней крошки.

– Тут уж можешь не волноваться. Я проголодалась как черт.

После кафе Ева чувствует себя другим человеком, которого, правда, еще подташнивает. Они пересекают парковку и, пройдя по неосвещенной дорожке, мистическим образом оказываются в жилом квартале, где почти не видно огней. Поравнявшись с одной из многоэтажек, Вилланель подходит к стальной двери и вставляет ключ. Потом они карабкаются по темной лестнице до четвертого этажа, и там Вилланель, открыв очередную бронированную дверь, наконец включает свет. Это студия без отопления, обстановка – мрачный аскетизм. Стол, единственный стул, раскладушка военного образца, спальник цвета хаки, платяной шкаф, набитый плечиками с одеждой, и штабель металлических контейнеров. Светонепроницаемые шторы, чтобы ни один лучик наружу не просочился.

– Где мы? – спрашивает Ева, озираясь.

– У меня. Каждой женщине необходимо свое маленькое личное пространство.

– Но где именно?

– Хватит вопросов. Ванная – туда. Все, что там найдешь, в твоем распоряжении.

«Ванная» оказывается бетонной клетушкой с унитазом и раковиной, в кране – только холодная вода. В пластиковом мешке на полу – набор гигиенических средств, тампоны, вата, бинты, всё для наложения швов, болеутоляющие. Когда Ева возвращается в комнату, на койке уже разложен спальник, а Вилланель за столом занимается разборкой и чисткой «зига».

– Ложись спать, – говорит она, не поднимая взгляда. – Завтра тебе надо быть в наилучшей форме.

– А ты?

– Я в порядке. Иди спать.

Когда Ева просыпается, в комнате холодно, а за окном сумерки – то ли утро, то ли вечер. Вилланель сидит за столом в прежней позе, но в другой одежде и неторопливо листает в ноутбуке какие-то карты. Постепенно, шаг за шагом и с огромным недоумением в памяти Евы воссоздаются вчерашние события.

– Сколько времени? – спрашивает она.

– Пять вечера. Ты проспала пятнадцать часов.

– Боже мой. – Она расстегивает молнию на спальнике. – Жутко хочу жрать.

– Отлично. Приводи себя в порядок и пойдем что-нибудь съедим. Я там положила тебе новую одежду.

На улице безлюдные сумерки. Ева осматривается. Это одно из тех мест, мимо которых она запросто могла хоть сто раз проезжать, даже не вглядываясь. Здание, откуда они только что вышли, – жилой дом, выселенный под снос. На дверях и окнах – металлические ставни, вокруг – таблички о том, что территория охраняется собаками, а сквозь засыпанный мусором асфальт уже успели прорасти кусты дикой сирени. Preispodnaya, mir teney, tenevoy mir.

Когда они покидают кафе, изморось переходит в дождь. Машины на шоссе летят непрерывной чередой, шипя в серой пелене тумана. Вместо того чтобы вернуться к дому, Вилланель ведет Еву к покрытым граффити гаражам. Последний в ряду закрыт роллетом из оцинкованной стали и усиленным кодовым замком, который Вилланель и открывает. Внутри сухо, чисто и на удивление просторно. Вдоль одной из стен стоит ремонтный стенд для мотоциклов, у другой стены на полках лежат шлемы, бронированные кожаные жилеты, штаны, перчатки и ботинки. А посередине на стойке ожидает вулканически серый мотоцикл «Дукати Мультистрада 1260» с багажником и закрепленными кофрами.

– Все уложено, – говорит Вилланель. – Одеваемся.

Через пять минут она выкатывает «Дукати» из гаража и ждет, пока Ева опустит и запрет роллет. Дождь перестал, и две женщины некоторое время стоят и смотрят друг другу в глаза.

– Ну что, готова? – спрашивает Вилланель, застегивая молнию на куртке.

Ева кивает.

Они надевают шлемы и садятся на мотоцикл. Шепот двигателя переходит в бормотанье, луч передней фары разгоняет мрак впереди. Вилланель медленно едет по боковой дороге, давая Еве время поймать равновесие и усесться, плотно к ней прижавшись. Она дожидается паузы между машинами, бормотанье двигателя перерастает в рев, и они уносятся прочь.