Бочка но-шпы и ложка яда - Татьяна Полякова

В этот момент я вспомнила о звонке в прокуратуру и подумала:стоит ли сообщить Аркадию Витальевичу о нашедшейся банке или нет? В концеконцов пришла к выводу, что стоит, и отправилась к телефону. В кухне Розаболтала с сиделкой.

— Как себя чувствует Сусанна? — спросила я.

— Все пытается что-то сказать и злится. Просто беда. Устарушки тяжелый характер. Вы бы мне на смену кого-нибудь пригласили, она ведьНиколая Чудотворца на грех наведет.

— Софья Андреевна постарается решить этотвопрос, — вздохнула я, справедливо полагая, что долго Сусанну никто невыдержит. Но это было не последним испытанием для моих нервов в то утро.

— Лариса Сергеевна, — услышала я и, обернувшись,увидела Ольгу. Сложив на груди руки, она смотрела на меня с вызовом, точноуличила в мошенничестве. — По-моему, он не в себе и собирается уезжать.

— Кто? — разозлилась я.

— Макс, разумеется.

Бедный мальчик, я о нем совсем забыла.

— Где он?

— В своей комнате.

Я отправилась туда, заливаясь краской при одной толькомысли, что придется посмотреть в глаза несчастному ребенку.

Дверь в его комнату была приоткрыта. Макс с унылым видомбросал свои вещи в чемодан, который лежал на кровати.

— Ты уезжаешь? — спросила я, от волнения начавзаикаться.

— Да.., дела. Я, собственно… — Он отвел глаза, селнапротив и стал разглядывать свои руки. — Я совершенно не поэтому, простоу меня действительно дела.

Пока я размышляла, что лучше сделать, уйти или попытатьсяпоговорить с ним, он поднял голову и вдруг заплакал.

— Ты всегда считала меня ребенком, — произнес он сдушевной мукой.

— Макс, — промямлила я и тоже зарыдала.

— Очень трогательно, — буркнула Ольга и с досадойхлопнула дверью.

Разумеется, Макс никуда не уехал. Мы трижды просили друг удруга прощения, обнялись, поплакали, он обещал видеть во мне старшую сестру, ая в нем лучшего друга. Роза принесла нам чаю, и мы вроде бы успокоились. Носмотрел он на меня по-прежнему с мукой, и я некстати подумала: «Надо срочновыходить замуж, Софья права».

Макс отправился искать Ольгу, а я в сад, где к Марине, Павлуи Валентине присоединилась Софья.

Она взглянула на меня с беспокойством, а Павел с усмешкой.Они вели какой-то нудный литературный спор, и я подумала, что смогу, невнятномыча время от времени, предаться собственным размышлениям.

— Лариса, — обратилась ко мне Серова. — Борисведь, кажется, работал на компьютере?

— Да, — кивнула я с готовностью, теряясь вдогадках, зачем спрашивать о том, что ей и так хорошо известно.

— Я кое-что нашла в его бумагах, — осчастливилаВалентина и полезла в сумку, которую вечно таскала с собой. Сумка большенапоминала торбу, и при желании в нее можно было запихнуть саму Валентину.Таковое желание у меня и возникло, как только она извлекла из сумки тетрадь ипротянула ее мне. Обычная тетрадь в девяносто шесть листов, исписаннаябезобразным почерком, который и понять-то невозможно.

— Что это? — нахмурилась я.

— По-моему, часть его романа «Дети огня». Но почеркточно не Бориса.

Мы с Софьей быстро переглянулись.

— Это мой почерк, — с улыбкой сказалаСофья. — Борис в то время был болен и не мог сидеть за рабочим столом. Япомню, как он лежал в кресле на веранде и диктовал мне эти бессмертныестроки. — Она прикрыла глаза и добавила с чувством:

— Вот тогда я осознала, что он гений.

Все замерли, наблюдая за Софьей, слезинка скатилась по еещеке, оставив на ней мокрую бороздку.

Софья вздохнула и заметила с печалью:

— Мне так его не хватает.

— Эта ужасная потеря для всех нас, — тут же влезлаСкворцова, скорбно кивая.

— Тетрадочку дайте сюда, — без перехода сказалаСофья и взяла из рук Серовой тетрадь. — Она дорога мне как память о техсветлых мгновениях.

Серова сидела с постной миной и вроде бы терялась вдогадках, что сказать, вещь прямо-таки фантастическая, обычно недостатка всловах у нее не было.

— Пойду распоряжусь подать чаю, — улыбаясь во весьрот, возвестила я, Скворцова припустилась за мной.

— Какого черта ты позволила этой грымзе копаться вархиве? — зашипела она, как только мы удалились на почтительноерасстояние.

— Я же говорила, Валентина хочет написатьроманизированную биографию Бориса.

— Черта лысого она хочет, — рыкнула Скворцова,гневно сверкая глазками. — Бориса она всю жизнь презирала и терпеть его немогла за то, что он стал в пять раз популярней, чем она. Я тебе скажу, что онаищет, — перешла на шепот Скворцова, нервно оглядываясь. Я, признаться,насторожилась. — Ходили слухи, что на Бориса работала бригада «негров».

Я с облегчением вздохнула, услышав это.

— Тебе прекрасно известно, что данное утверждение —чепуха.

— Конечно. Но эта кикимора надеется что-то откопать.Скажи на милость, зачем нам эти дурацкие инсинуации, когда у нас четырепрактически готовых романа? Поднимут хай, что это уже не Артемьев, и как этоскажется на продажах? Чего она вообще здесь торчит? — досадливо продолжилаСкворцова. — Убиралась бы подобру-поздорову. — Я кивнула, думая просебя, что и Скворцовой давно пора отбыть. — Надо поспешить с договором. Тыже знаешь, я даю хорошую цену, — ласково закончила она, потопталась наместе и, не дождавшись моего ответа, вернулась к гостям в саду. Я пошла накухню распорядиться насчет чая.

Навстречу мне попалась Крыся, с недовольным видом она жевалабутерброд с икрой. Увидев меня, она хмуро спросила:

— Ты Игоря не видела?

— Нет.

— Не могу его найти.

— Возможно, он у реки? Погода прекрасная.

Крыся проследовала дальше.

Я попросила Наталью подать чай гостям в сад, а сама подняласьк Сусанне. Тетушка по-прежнему мычала и сильно гневалась, норовя запустить вменя мелкими предметами, до которых могла дотянуться.

Я сократила свой визит до минимума и вернулась в сад.