Плохие мальчики не влюбляются - Эля Пылаева

Надеваю капюшон, черную бандану поднимаю с шеи на лицо.

— Давай, удачи.

Спрыгиваю с мотоцикла.

На первом этаже горит свет. Этажи очень высокие. Не меньше четырех метров. Или у страха моего слишком велики глаза. Ухватившись за вензеля, подтягиваюсь вверх. Делаю выход на две руки, как на турнике. Плоская ковка режет ладони. Сжимая зубы, перемахиваю на другую сторону.

Тихий хлопок от моего приземления. Но мне кажется, он звучит как раскат грома.

Адреналин курсирует по венам, ладони моментально становятся мокрыми. Вытираю пальцы об одежду.

Хватаясь пальцами за выступы в кирпичах, понимаю, что они не так глубоки, как показалось изначально. Но отступать поздно.

Плавно поднимаюсь наверх. Не сложнее синей дорожки. Но там была страховка. А здесь я полечу с шести метров вниз. И поэтому каждый метр дается гораздо сложнее. Добравшись наконец до края маленького балкончика соображаю, как перелезть. Потому что до кованого узора мне не дотянуться и придется как-то по кирпичам. Темно… Видно плохо. Руки-ноги дрожат. Лишь бы судорогой не свело от напряжения. С трудом перебираюсь на балкон. В открытую фрамугу — дело уже привычное.

В комнате горит свет. Внимательно присматриваюсь, чтобы никого не было. Дверь открыта нараспашку. Это сильно смущает. В доме могут быть и другие люди. Но время идет…

И я ныряю внутрь. Аккуратно спускаюсь на стол у окна. Заранее открываю себе балкон, чтобы в случае чего быстро смыться. И запираю дверь в комнату на щеколду.

Перерываю быстро ящики в столе. Но телефона там нет!

С колотящимся сердцем начинаю выгребать из шкафов и полок вещи. Все летит на пол и на кровать.

Его нет!

Нет его!

Черт!

С верхней полки тяну коробку, мне неожиданно на голову сваливается что-то, больно ударяя по макушке.

— Ай!

Телефон! Грохнувшись об гантели и пол рассыпается. Задняя панель слетает и батарейка. Экран лопается. Испуганно сгребаю все запчасти, засовывая по карманам.

Очень надеюсь, что это он! Разглядывать некогда. Потому что мой уже трезвонит в кармане.

Толчок в дверь. Я застываю.

— Эй! Что за фигня?!

Лечу к балкону, слушая, как с той стороны ругается мужской голос, вынося дверь.

И когда я перелажу через балкон и повисаю, то он как раз выглядывает с него вниз. Мы встречаемся взглядами.

Господи! Высоко-то как! И темно!

— А ну-ка стой!

Отпускаю руки. Группируясь, бьюсь больно об землю.

— Па-а-ап! — орет парень. — У нас воры!

Слышу рев мотоцикла. Сдирая руки перелажу обратно через забор. Крики, свет, звук бегущих людей.

Меня обдает паникой.

— Шлем! — всовывает в руки Воронин.

— Поехали, ради Бога!

— Шлем! — упрямо.

Руки трясутся, и он помогает мне затянуть фиксатор снизу. Едва успеваю схватиться за него, как он, шлифуя, срывает с места байк. Мы набираем скорость, объезжая этот коттедж. Внезапно в глаза бьет яркий свет фар, и машина сдает задом. Зажмуриваюсь, чувствуя, как мощной силой меня срывает с байка. Сердце сжимается! Полет. Удар…

Динка

Сквозь веки мелькает синим и красным. Голоса, суета… Гул в ушах. Я не могу ничего разобрать, плавая в боли. И не могу отыскать ее источник.

— Поднимаем!

Меня плавно дергаю вверх. И кладут на что-то твердое.

— Девочку — в «травму» на рентген. Парня — в реанимацию.

Какого парня? Я не могу ничего вспомнить. Огрызки какие-то… Мельтешит в голове образами. Чувствую, как меня чем-то прижимают.

Приоткрываю с усилием глаза.

— В себя пришла!

Закрывая свет на потолке головой, смотрит на меня медик с маской на лице.

Со стоном пытаюсь пошевелиться.

— Спокойно, — удерживает за плечи.

Светит мне в глаза фонариком. Зажмуриваюсь.

— Рот открой, — давит на челюсть, промакивая мокрое лицо салфеткой.

Во рту привкус железа и все раздулось.

— Ну, язык не откусила, уже слава Богу. Пальцами пошевели…

Двери скорой с грохотом захлопываются. Это же скорая, да?

Отключает.

В себя прихожу уже в больнице. Под носом трубка. Слабый поток воздуха щекочет ноздри. Тупая боль и онемение по всему телу. Голова не соображает.

— Мария Васильевна… — слышу женский голос. — Очнулась девочка.

Рядом присаживается врач.

— Фамилия…

— Царева… — хриплю еле слышно.

— Имя Отчество.

— Дина Юрьевна.

— Полных лет…

— Семнадцать…

— Аварию помнишь?

— Авария…

Вспоминаю резко вспыхнувшие огни фар. Полет и удар.

— Да.

— Телефон родителей?

Цифры в голове путаются. Сорок… Сорок семь… Или сорок один…

— Нет.

— Адрес?

А смысл? Приедет, будет только орать! Не могу ее видеть.

— Нет…

— Ясно. В общем, так, Дина. Двигаться тебе нельзя. Смещения и трещины у тебя. Везде. Пара переломов. Кости у тебя хрустальные! Как не изломалась вся — загадка. Видимо, мышечный каркас спас. И то, что не успели разогнаться. Мы что могли поправили. Лежишь смирно. Ждешь хирурга и других специалистов.

— Что? — всхлипываю я.

— Ох… — Обезболивающим ты накачана под завязку. Больше пока нельзя. Иначе, врачи диагностику не смогут сделать. Терпи…

— А Паша?

— В реанимации твой Паша. Живой… Но в себя пока не приходит.

— Воронин, — шепчу я.

— Телефоны, может, родителей знаешь? Он номер с мотоцикла снял. Документов нет собой.

— Швейцария… Из школы… — «мы» опускаю, не хочу, чтобы пока сообщали маме. — Он. Он из Швейцарии.

— Аа… Поняла. Хорошо. Найдем! Твоих родителей имена?

— Они не здесь.

— Кого искать-то?!

— Некого.

Она уходит, я закрываю глаза, возвращаясь в свое ноющее как больной зуб тело.

— Швейцарские эти… Без мозгов. То рейсинг, то байки, — слышу в коридоре. — Куда только родители смотрят?

— На курсы акций они смотрят, Галя. А от детей тачками откупаются. И вместе с тачками потом утилизируют.