Плохие мальчики не влюбляются - Эля Пылаева

— Я попробую организовать переезд. Москва — это все-таки Москва. А здесь ее угробят уездные врачи.

— Нет, подождите. Пусть профессор приедет к ней. Оплатим перелет. Или вышлем ему анализы, пусть подтвердит или уточнит лечение. Но зачем Дину-то? Это же опасно.

— Я решила, так будет лучше. Надо рискнуть.

Она словно не в себе.

— Дина маленькая… — протягивает мне фото.

Черно-белое… Старое. Разглядываю. Динку я узнаю на любой фотке. Гимнастка в купальнике лет восьми. И правда похожа на Кузнечика. Но взгляд…

— Это не она, Вы перепутали.

— Да?! Действительно… Это мое фото. Это я в спортивном интернате. У нас тогда было очень строго. Не то, что сейчас. Мама не могла заниматься мной. А я вот всю себя посвятила Дине. Вот ее фото…

Забираю снова из рук.

На этот раз и правда Кузнечик. Постарше. Короткая стрижка под мальчика. Это уже после того, как отрезала волосы. С ее красивой формой черепа, как у Нефертити и огромными пронзительными глазами — красиво! Очень уязвимо, тонко.

— Можно, я возьму это фото?

— Возьми другое. Здесь она некрасивая. Испортила себя, дурочка… Нас даже от соревнований отстранили.

— Нет, я хочу именно эту.

Меня внезапно накрывает.

Можно я поору просто над всем этим трешем?!

Неровно дыша, слушаю, как Зоя Леонидовна рассказывает про Дину.

— Она же все время немножко не дотягивала до золота. Изначально — не та комплекция. Бедра широкие. Кости тяжелые. В отца… А пошла бы в меня, была бы чемпионкой.

— А Вы почему в прошедшем времени о ней говорите, — подлетаю на ноги. — Дина не умерла.

— Как спортсмен умерла, к сожалению. Как и я в ее возрасте, впрочем… Век у гимнасток короткий. Надо успевать все до восемнадцати.

В ушах у меня звенит. И я в секунде от того, чтобы начать хамить, угрожать. Но она же потащит Дину в Москву, если я не вывезу этот разговор! И дальше — непредсказуемо и неконтролируемо!

И поэтому, я стараюсь дышать ровно. Вспоминаю анамнез спортсменок, который штудировал сегодня ночью. А потом все, что говорил мне врач о ее состоянии и причинах. А еще кучу своих психологических треннигов, юридической школы… И свои любимые роли в деловых играх. Они же всегда были про это. Но в реальности все не так просто, когда на кону дорогой человек. Страшно облажаться.

— Зоя Леонидовна, Вам нельзя вести Дину в Москву, — прищуриваюсь я.

— Почему?

— Потому что там быстро выяснится, что до ее хронических заболеваний, которые дали такое осложнение довели ее Вы. Голодовками и муштрой. А это дело подсудное…

Она растерянно смотрит мне в глаза.

— И в «Швейцарии» есть медицинское обследование Дины, где указано, что в ее анализах кофеин, фуросемид… — я видел эти записи тогда у медсестры, когда Динка валялась в изоляторе — И много разных отклонений. В общем… Если Вы откажитесь подписать, школа через суд запросит опеку и… — плету я все, что приходит в голову. — Дина даст показания. Наш фонд будет защищать ее права.

Выкладываю перед ней бумаги.

— Но если Вы подпишите… — протягиваю ручку. — Мы не будем акцентировать на этом. Дина просто получит нужное… лечение, — заканчиваю я как на духу.

— Я не совсем понимаю. Ты угрожаешь мне?! — прижимает она руку к груди. — В такой страшной для нас ситуации??

— Ну что Вы? Предупреждаю. Подпишите! Или с вас взыщут огромные деньги за ущерб ее здоровью. У вас же их нет, правда? Ведь, если бы были, то они бы пошли на лечение Дины. Вы же мама…

— У меня их нет. Я все тратила на перспективу. На нее! Все вложено.

— Значит, будем искать! Вот здесь… И здесь… — указываю ей на поля для подписи. — И паспортные данные. А вот здесь от руки нужно написать следующее… — смотрю на образец.

Она подписывает, мое сердце стучит как полоумное. Хоть что-то начало получаться. Хоть какой-то прогресс.

Зоя Леонидовна тормозит, я сам забираю у нее ручку и паспорт. Пальцы дрожат.

Случайно открываю страничку с детьми.

«Дина Юрьевна Царева». Дата рождения.

Через несколько дней…

И хочется опять попросить у Него, чтобы подарок случился. Но больше не прошу. Я должен организовать его сам.

Сгребаю все документы обратно в файл. Не прощаясь, ухожу.

Рафаэль

Ловлю свое отражение в зеркале на стене в кабинете у зав отделением. Убитый, как никогда. И рубашка у меня мятая не меньше, чем лицо. Это потому что спал в машине, в аэропорту. Рейс сильно задержали.

На стол врачу я ставлю контейнер для перевозки лекарств.

Не знаю, держал ли я в руках что-то более ценное когда-нибудь для себя.

— Это на неделю. Потом будет еще одна партия.

— Отлично! Порадую Дину. Мы колем пока дженерики, но эффект очень слабый. Хотя остеобласты и хондробласты продуцируются. Но еще пока не в достаточном количестве, чтобы она могла безопасно двигаться. Хотите я передам ей от Вас привет?

— Нет, не нужно. Я ей сам… Татьяна Никифоровна, Вы только Дине не говорите, пожалуйста — кто… что… Это спонсирует олимпийский фонд. Я просто доставил. Не вводите ее в заблуждение.

Я не хочу, чтобы это давило на ее решения. Я хочу, чтобы на ее решения влияли совсем другие вещи.

— Хорошо. Конечно.

— Она все так же против посетителей?

— Увы. Боюсь, еще не отошла от шока.

— Я еще по сиделке хотел…

— Зоя Леонидовна сиделку наняла, можете не беспокоиться.

— Хорошо. А в какой палате Дина?

— В восьмой.

— Можно поговорить с сиделкой?

Забираю огромный букет.

Присаживаюсь на кушетку у восьмой. Дина не выйдет, я не зайду.

Но между нами метра три. Чувствую, как натягивается все внутри. Сегодня у Дины день рождения.

Буквально еще три дня, и фонд бы, не выделил средства. Его целевая группа — дети. И Динка бы не попала под раздачу.

Повезло!

Я отдаю сиделке цветы и пакет с полезными сладостями. Дина не разбалована этим, надеюсь хоть немного порадуется.

— От кого? — уточняет сиделка.

Развожу руками, не зная что говорить.

— Просто… скажите, что друзья передали.

Она и так догадается.

Сажусь снова на кушетку.

Мне одиноко за нас двоих. Только ей в принципе, а мне среди огромной толпы людей. Без нее.