Екатерина Арагонская. Истинная королева - Элисон Уэйр

Ее одели, и она впервые почувствовала тошноту, свойственную ранним срокам беременности. Тут появилась Элизабет Фицуолтер, в дорожном платье и, подобно Екатерине, со следами слез на лице.

– Ваша милость, я пришла попрощаться с вами, – сказала она. – Король отсылает меня и лорда Фицуолтера от двора.

– Но почему? – ужаснулась Екатерина.

– Его милость очень недоволен. Он призвал меня к себе сегодня утром и сказал: ему известно, что я рассказываю сказки вашей милости. Он обвинил меня в том, что я использую женщин, чтобы следить за каждым его шагом и доносить вам о его поступках. И еще добавил, что хотел бы всех их удалить от двора, но опасается, не произойдет ли от этого слишком большой скандал.

– Но это неправда…

– Да, мадам, это неправда. Я не использую шпионок, как думает король, я только пыталась угодить вам, рассказав то, что узнала. Теперь я должна уйти, опасаясь еще сильнее разгневать его милость промедлением.

– Предоставьте это мне, – сказала Екатерина.

Никогда она не осуждала Генриха и не противоречила ему. Ее воспитали в убеждении, что ее обязанность – хранить любовь и гармонию в отношениях с супругом, и до сих пор ей не на что было пожаловаться. Но взамен она ожидала верности. Подозрение об измене Генриха глубоко ранило Екатерину, и ей нужно было узнать правду. Она должна помнить, что не сделала ничего дурного.

Королева послала пажа в покои короля, прося аудиенции. Вслед за этим в дверь влетел сам Генрих, махнув фрейлинам, чтобы скрылись с глаз. Выражение его лица было суровым, прекрасное лицо пылало.

– Сир, почему была изгнана леди Фицуолтер? – спросила Екатерина, внутренне сжавшись, но решившись стоять на своем.

– Потому что она лгунья, – сказал Генрих, сердито глядя на супругу.

Екатерина собралась с духом:

– Она сказала мне, что вы и леди Гастингс стали слишком близки, а сэр Уильям Комптон притворялся, что ухаживает за этой дамой, дабы отвлечь подозрения от вас. Она не хотела, чтобы я узнала об этом от кого-нибудь другого. Генрих, я должна знать: это правда?

– Конечно нет! – закричал он. – Не ее дело говорить вам такие вещи. Со стороны Уильяма это был просто флирт.

– Тогда почему леди Гастингс утверждает, что это были вы?

– Потому что она глупая женщина, которой нравится думать, будто я влюблен в нее! Кейт, я не желаю, чтобы вы вот так меня допрашивали.

– Вы мой муж, Генрих, и обязаны хранить верность мне.

– Я верен! Но даже если нет, обязанность жены – не роптать.

– Я не собиралась роптать! – заявила Екатерина. – Вы должны были лучше следить за тем, чтобы не давать повода для сплетен.

Лицо Генриха побагровело.

– Я должен был – я должен… Кто вы такая, чтобы говорить мне, что я должен, а чего не должен делать? Я оказал вам честь, взяв вас в жены, отдав вам свое тело, и ожидаю беспрекословного послушания. Вы не имеете права осуждать меня! Я король, помазанник Божий!

– Именно поэтому вы должны быть вне подозрений! И не кричите – мои дамы услышат вас.

– Пускай! Пускай слышат, как вы забываете о своем долге передо мной!

– Генрих… – Екатерина взяла его за руку, но он оттолкнул ее.

Это было ужасно. Невозможно, чтобы они так рассорились.

– Генрих, пожалуйста… Я должна знать. Было что-нибудь между вами и леди Гастингс?

– Нет! Я уже сказал вам. Вы ставите под сомнение слово монарха?

– Нет.

Гнев ее стихал, оставляя в душе неуверенность. Екатерина готова была разрыдаться.

– Отлично! Тогда я оставлю вас поразмыслить о долге жены перед мужем!

Весь двор знал об их ссоре. Генрих избегал общества Екатерины, а при встречах держался холодно. Екатерина хотела верить в его невиновность, но, сказать по правде, уверения Генриха не убедили ее, и она отвечала ему такой же холодностью. А с сэром Уильямом Комптоном не разговаривала вовсе, но давала ему почувствовать свое неудовольствие.

Повидаться с Екатериной пришел Луис Карос, и следом за ним – брат Диего. Наконец-то эти двое были заодно.

– Ваше высочество, меня беспокоит положение дел, – сказал Карос. – Мне кажется, король старался уберечь вас от публичного унижения, и вы только ухудшаете ситуацию своим нерасположением к его другу. Боюсь, если вы продолжите вести себя так, то подвергнете опасности свое влияние на короля.

– Ставки очень высоки, – вмешался брат Диего. – Мы должны иметь в виду интересы Испании. Король Фердинанд рассчитывает на вашу милость. Пренебрегать долгом по отношению к нему – великий грех.

Но Екатерина чувствовала себя глубоко оскорбленной. Неужели никто не понимает, что это она обижена, а не Генрих? Но она ждала ребенка, испытывала тошноту и слабость, ей все это было не нужно. Екатерина осознала, что перед ней стоит выбор: ввязаться в битву, которую она не в силах выиграть, или с достоинством проглотить горькую пилюлю и восстановить свои позиции.

– Очень хорошо, – сказала она. – Я помирюсь с его милостью.

Екатерина попросила о личной встрече с Генрихом. Он пришел так быстро, что у нее возникло подозрение: вероятно, он сам желал как можно скорее покончить с этой ужасной размолвкой. Она присела в глубоком реверансе и не поднималась.

– Боюсь, я огорчила вас, – тихо произнесла она, – и искренне сожалею об этом. Я не должна причинять боль тому, кого люблю больше всего на свете.

Внезапно ее подняли крепкие руки, потом она взглянула в прекрасное лицо своего мужа, и он улыбнулся ей. На нее как будто сквозь пелену туч упал луч солнца.

– Ничего, моя дорогая. Будем снова друзьями.

Когда он наклонился поцеловать ее, Екатерина почувствовала знакомый аромат душистых трав, среди которых хранилось его белье. Внутри у нее тихонько шевельнулся ребенок – наследник, что обеспечит будущее Англии и запечатлеет любовь к ней Генриха. Только это имело значение. Теперь Екатерина знала точно: у нее хватит сил верить в крепость их брачных уз и не обращать внимания на уколы.

Восьмого октября двор переехал в Ричмонд. Округлившаяся Екатерина сидела, обложенная подушками, в кресле, а Генрих разыгрывал потешные баталии, чтобы ее развлечь. Бóльшую часть государственных дел он теперь предоставлял попечению своего олмонера[11] и казначея Томаса Уолси. Король постоянно нахваливал Уолси как способного и преданного слугу, но в грузной фигуре этого человека, в его мясистом лице и елейном голосе было нечто отталкивающее. Он всегда был любезен с королевой и брал на себя, снимая с плеч короля, многие заботы, от которых Генрих сам не прочь был отделаться. Но Екатерина не поддавалась влиянию Уолси и как могла избегала общества этого господина.