Слепой в шаге от смерти - Андрей Воронин

И даже если визитер положит ее так же, как она лежала, о крупицах табака, упавших на пол, он и не вспомнит. Такие мелочи не откладываются в памяти.

Из-за музыки в наушниках Глеб не услышал звонка в дверь, но ощутил вибрацию, возникшую из-за него, и пошел открывать.

Потапчук переступил порог и поздоровался.

– Ты бы хоть глазок в дверь врезал или телекамеру поставил.

Сиверов только усмехнулся:

– Может, Федор Филиппович, вооруженную охрану выставить или дверь кирпичом заложить, а самому через чердачное окно залезать?

– Ну все-таки, хоть какая-то мера предосторожности.

– Федор Филиппович, а у вас дома есть дверной глазок или телекамера?

Генерал понял, что попался.

– Нет ни того ни другого.

– Но дверь-то хоть металлическая в квартире стоит?

– Глеб Петрович, – вынужденно оправдывался Потапчук, садясь в кресло и косясь на все еще звучавшие наушники, – нет у меня ни глазка, ни телекамеры, и двери стоят самые что ни на есть обыкновенные, те, с которыми дом сдавали в начале пятидесятых годов. Правда, сделаны они на совесть.

– Так вот, прежде чем советовать, подумайте, как бы сами поступили.

– Да уж, и тут ты прав, Глеб, – Потапчук поднял глаза и взглянул на Сиверова. – В Питер ездил?

– Снова просматривали оперативную видеосъемку?

– Не хочешь признаваться? Ладно, не ты, а твой тезка Федор Молчанов в Питере объявился в гостинице «Заря» и, надо сказать, в самое неподходящее время.

– Неподходящее? – удивился Глеб. – А мне-то казалось, что в очень даже подходящее.

– Много узнал?

– Достаточно.

– И я кое-что узнал сегодня утром, – Потапчук не мог поверить, что Сиверову не известно о гибели электрика. Он не спешил с расспросами, опасаясь, что гибель Кузьменкова – дело рук Слепого. – На, почитай, – Федор Филиппович передал Глебу вырванный из сводки кусок текста и листки с милицейскими протоколами.

По тому, как Сиверов поменялся в лице, генерал понял, что о смерти электрика он узнал лишь сейчас из этой сводки, но, скорее всего, встречался с Кузьменковым в Питере. Внимательно все прочитав, Глеб отложил листки и прикусил губу.

– Можешь не уверять, что ты не убивал его, – сказал Потапчук, – и так ясно.

– Но подумали же об этом!

– Если бы людей судили за мысли, – усмехнулся генерал, – тюрем бы не хватило. Ты, Глеб Петрович, говорил с ним?

– Да. И должен заметить, содержательный получился разговор. Но не думал я, что наша беседа будет иметь для него такие последствия.

– Понимаю.

– Знал бы, по-другому бы действовал. Или за нами следили, в чем я сомневаюсь, или же он, дурак, кому-то проболтался.

– Сделанного уже не воротить. Что он тебе сказал Глеб?

Это он водил в номер проститутку и фотографа. У него были дубликаты ключей от входной двери на пожарную лестницу и от двери, ведущей в коридор.

– А нашим людям он не признался.

– По-разному можно спрашивать. Мне он через две минуты все как на духу выложил. Ключей при нем, конечно, не нашли? Я с ним прощался – ключи у него в кармане лежали. Или ваши люди в целях конспирации эту информацию из сводки убрали?

– Не нашли. А может, совпадение дурацкое, а, Глеб Петрович? Поговорил ты с ним, постращал, разнервничался мужик, выпил и в щиток полез…

– Да, а потом мертвый – ключи у себя из кармана вынул и спрятал где-то. Я у него сам эти ключи из кармана доставал и сам же назад положил.

– Да уж, совпадением тут не пахнет. Говори, что удалось узнать?

– Во-первых, проститутку зовут Эмма, и у нее есть, скорее всего, шестилетняя дочь.

– Скорее всего, есть, или скорее всего, шестилетняя? – уточнил Потапчук.

– Скорее всего, шестилетняя.

– А фамилия?

– Фамилии Кузьменков не знал.

– Имя она ему сама сказала?

– Да. Но, думаю, имя не настоящее – такой же псевдоним, как и Федор Молчанов. А фотографа зовут Эдуард.

– Аналогичный случай, – Потапчук разочарованно пожал плечами. – Мне важно знать, кто они на самом деле. Фотограф мог это имя всего один раз использовать, исключительно для знакомства с электриком. Согласен, но проститутка – совсем другое дело. Мало кто знает их настоящие имена, обычно они пользуются кличками или псевдонимами, это для них что-то вроде рекламы. А значит, Эмма именно под этим именем может быть известна многим.

– Кто давал Кузьменкову распоряжение открывать дверь?

– Уж конечно, не директор гостиницы. С электриком контачили только Эмма и Эдуард.

– Но номер же кто-то заказывал?

– Кузьменков и заказывал. На него фотограф выходил.

– По моему разумению, фотограф – из бывших сотрудников КГБ или МВД. Скрытую оперативную съемку вел исключительно по правилам.

Профессия довольно-редкая, я составил список всех, кто этим занимался. И точно могу тебе сказать, ни одного Эдуарда среди них нет.

– Фотограф, скорее всего, питерский.

– Я по питерскому управлению в первую очередь проверял.

– А вот проститутка московская.

– Откуда знаешь?

– Кузьменков сказал, говорок у нее характерный. Да и приезжала она в гостиницу на моторе, с увесистой сумкой.

– Сколько ей, по-твоему, лет? – Потапчук разложил на столе фотографии, найденные возле мертвого полковника Самохвалова.

– Лет двадцать пять-двадцать шесть. Баба тертая, хотя сохранилась неплохо. Думаю, работает в последнее время немного, пьет в меру, наркотики не употребляет. Денег на массаж и на дорогих парикмахеров не жалеет.

– Ты о Москве сказал – это уже что-то, – приободрился Потапчук, внимательно рассматривая фотографии. Потом взял лист бумаги и прикрыл тело женщины, словно нагота его смущала, оставив лишь голову. – Прическа у нее, как я понимаю, хотя и профан в этом деле, модная, дорогая.

Такую не в каждой парикмахерской сделают, ведь прическа для каждого парикмахера – это как почерк для каллиграфа. Хороших мастеров не так уж и много, они друг друга знают. Показать им фотографии, возможно, кто-нибудь свою руку и узнает.

– Возможно, – согласился Сиверов, но сделал это довольно вяло, словно бы предложение Потапчука было лишено здравого смысла.

– Ты считаешь, не выгорит?

Глеб отодвинул лист, которым на снимке было прикрыто тело проститутки.

– Нет, почему же. И парикмахер, и, возможно, массажист узнают ее. Но где гарантия, что не повторится история с Кузьменковым? Подумайте, Федор Филиппович, кто парикмахеру дороже: следователь, который расспрашивает о клиентке, или сама клиентка, которая ему платит? Может, и узнает, да только вашему человеку скажет, что видит эту женщину впервые. А потом известно: телефонный звонок, мол, так и так, Эмма, искали тебя из ФСБ, фотографию показывали, ты голая снята с мужиком. Она заляжет на дно, и ее уже ничем не подковырнешь.