Объясняя религию. Природа религиозного мышления - Паскаль Буайе

Если понаблюдать за эксплицитными – оглашаемыми – рассуждениями об этической стороне той или иной ситуации, мы увидим что-то вроде гибрида обеих моделей. Простой довод: «Она ему соврала, а он-то всегда был с ней абсолютно честен» – это как раз такой гибрид. Он (а) указывает на нарушение нравственного закона и (б) провоцирует эмоции самим характером подачи фактов. Представив «ее» поступок как «причинение вреда тому, кто никогда не причинял вреда ей», вы добавляете определенный эмоциональный оттенок, который подталкивает к определенному выводу. Эмоциональная составляющая не обязательно подразумевает сильную реакцию вроде восхищения или отвращения. Эмоции могут быть и слабыми, почти неуловимыми для сознания, но все же склоняющими нас выбрать то направлений действий, а не иное. На положительном эмоциональном подкреплении основаны такие поступки, как придержать перед дамой дверь, передать за столом соль, не дожидаясь просьбы, хотя эмоциональное воздействие тут настолько незаметно, что мы часто (и ошибочно) думаем, будто эмоции здесь ни при чем.

Большинство психологов считает противопоставление принципов и ощущений неоправданным. Эмоции подчиняются принципам, они возникают по шаблонным схемам в результате психической активности, четко организованной, но не особенно поддающейся сознательному осмыслению. Если это так, то эксплицитные этические принципы не абсолют. Это возможная интерпретация – а не почва – распространенных интуитивных представлений и ощущений.[76]

Теперь понятно, почему в разных уголках мира так трудно установить общие этические принципы. Например, для фанг формулировка «поступай с другими так, как хочешь, чтобы поступали с тобой» настолько расплывчата, что фактически теряет смысл. Но это не значит, что нравственность для фанг пустой звук, совсем нет. Они, как это принято в любом человеческом обществе, постоянно оценивают поступки с точки зрения того, хороши они или плохи.

Таким образом, вполне возможно, что абстрактный этический кодекс с принципами и заключениями – это культурный артефакт, как письменность или нотная грамота. Интуитивные музыкальные представления существуют повсюду: в соответствии со своей музыкальной традицией люди оценивают то или иное созвучие как гармоничное или негармоничное, но лишь в некоторых культурах они пишут научные работы о гармонии и поверяют ее алгеброй. Подчинение нравственных ощущений принципам, которые не имеют выраженной формулировки, объясняет, почему кросс-культурные исследования эксплицитных этических рассуждений дают такие невразумительные результаты. В одних местах сформулированные принципы – дело привычное, в других они ставят людей в тупик.[77]

Еще одна нестыковка: если интуитивные нравственные представления происходят из нравственных рассуждений, значит, у явно безнравственных людей возникают какие-то сложности с такими рассуждениями. Может быть, им просто не знакомы общие принципы или они затрудняются применить их к определенной ситуации? Однако клинические исследования социопатов рисуют совсем иную картину. Такие люди без труда описывают свои поступки или замыслы как нарушение нравственной нормы: например, неоправданное причинение вреда другому. Некоторые преступники имеют, скорее, обостренное восприятие противоправного, они часто очень точно представляют себе воздействие своего поступка на других. Представление о нравственном сформировано у них по всем правилам, однако почему-то не вызывает мотивации вести себя иначе. Одного лишь знания, что некие действия нарушают норму, недостаточно для «нравственного суждения», если это знание не отвращает от неблаговидных поступков.

Тогда откуда же возникают ощущения? Они кажутся сложнее, чем другие типы эмоциональных реакций – таких, как страх перед присутствием кого-то невидимого или удовольствие от превышения ожиданий. Страх настораживает нас в случае опасности и заставляет сосредоточиться на потенциальном источнике угрозы; удовольствие от благоприятных ситуаций помогает запомнить, где искать выгоду и пользу. Однако в угрызениях совести от вранья другу прямой причинно-следственной связи не прослеживается, ведь очевидная опасность нам не грозит. Гордость от того, что мы не солгали, тоже объяснить сложно. Явной награды за этически правильное поведение мы не получаем и даже, напротив, во многих случаях вынуждены отказываться от возможного вознаграждения. Так откуда берется ощущение удовольствия? Чтобы найти ответ на этот вопрос, стоит рассмотреть, как усваиваются нравственные представления, то есть как ребенок постепенно определяет этические нормы, характерные для его общества, и формирует собственную систему интуитивных установок.

Этическая незрелость маленьких детей очевидна. Их поступки зачастую нарушают все принятые в обществе нормы, и взрослые на что только не идут (от личного примера до угроз или подкупа), чтобы это исправить. И дети действительно меняют поведение и постепенно усваивают интуитивные установки, схожие с имеющимися у взрослых, так что причиной этих перемен неизбежно считаются те самые принимаемые взрослыми меры. Но психологи знают, что это огромное упрощение. Дети и сами не такие уж профаны. В самом деле, как прикажете усваивать этические нормы, не имея хотя бы отдаленного представления о том, что такое хорошо и что такое плохо? Как говорили философы прошлого, нельзя вывести «должно» из «есть». Сложно отделить «этически правильное» от «желаемого», «общепринятого», «одобряемого», «санкционируемого властями» и т. д.

Поскольку этические суждения предстают в двух ипостасях – как рассуждение, опирающееся на принципы, и как ощущение, – психологи пытаются объяснить усвоение норм либо как постепенное уточнение и обобщение принципов, либо как постепенное развитие особых эмоциональных реакций. Согласно первой концепции, дети усваивают этические нормы, постепенно «обобщая» принципы, приводя их к тому виду, когда они все меньше упираются в конкретные поступки. С этой точки зрения любой достаточно внимательный ребенок рано или поздно выясняет, как оптимизировать вознаграждение, ведя себя в соответствии с рекомендациями авторитетных окружающих, например родителей и старших. Так дети постепенно усваивают более абстрактный вариант принципов, который позволяет им заранее оценивать, хорошо они собираются поступить или плохо. Осознав, что мучить домашнее животное – это плохо, а еще плохо щипать друга или бить сестру, они формируют более общее понятие «жестокости», последствия которой наказуемы. Со временем у ребенка вырабатываются еще более абстрактные понятия добра и зла в целом.

Если же основным источником этических представлений считать чувства, развитие ребенка в этой области предстанет несколько иначе. Возьмем прототипическое нравственное ощущение – чувство вины за причинение вреда другим. Нравственность устраивает нам (легкое) наказание в форме эмоции, которая, предположительно, отражает страдания других. Таким образом, дети усваивают эти ощущения как степень способности представлять себе чужие мысли и чувства. Такое происходит, если первыми источниками ознакомления с нравственными принципами для ребенка выступают люди с легко считываемыми эмоциями: например, родители и те, чьи реакции имеют настолько принципиальное значение, что их улавливает даже младенец. Постепенно способность к эмпатии распространяется и на других, и нормы укореняются в детском сознании.[78]