Шестое чувство - Дана Делон

Мать тяжело вздыхает и обрушивает на него грозную тираду:

– Милый мой, переживать должен ты! Выбить дверь в театре! Просто немыслимо! Сломать нос! Вот начнутся проблемы с дыхательными путями, будешь знать!

– Селин, дорогая, не нервничай, – тихо просит отец и, бросив кроткий взгляд на сына, говорит: – А ты, Поль, молчи.

Поль корчит недовольную рожу, но перечить не смеет. Вместо этого он улыбается нам с Сесиль и, кивнув головой и отвесив поклон, прощается:

– Дамы, мне необходимо удалиться.

– Клоун, – шипит его мама, но видно, что и она старается сдержать смех.

Мы с Сесиль громко фыркаем, и он бросает напоследок:

– Лили, не забудь про наше сегодняшнее свидание.

– На свете нет девушки, которая в здравом уме пойдет с тобой на свидание, – тут же спускает его с небес на землю мама, и Поль хохочет.

– А потом спрашивают, откуда у детей комплексы! – весело подтрунивает он.

– Как только совести тебе хватает веселиться! – возмущенно восклицает Селин, и в разговор снова вклинивается отец.

– Поль, хватит, – вновь просит мужчина и удрученно глядит на школьные ворота. – Надеюсь, это не займет много времени, и я все-таки успею на встречу.

С этими словами они исчезают в воротах школы, а Сесиль хватает меня за руку.

– Про какое свидание он говорил?

– Это немного долгая и запутанная история, – отвечаю я в надежде, что она не захочет услышать продолжение. Отвожу от нее взгляд и натыкаюсь на Адама и его родителей. Мама осматривает сына, параллельно причитая на итальянском. Адам – точная ее копия, хотя рост взял у отца.

– Итальянские мамы другие. Сомневаюсь, что мама Поля так дотошно изучала его поломанный нос.

– Адам оставался на ночь у нас. Уверена, как только она поймет, что с ним все в порядке, тут же начнет воспитательные беседы.

– Да, скорее всего, ты права.

Звенит звонок, мы с Сесиль переходим дорогу и подходим к ним.

– Я чуть позже должна буду принести справки секретарю директора. Может, услышу что-нибудь и сразу же тебе напишу, – говорит она.

– Это было бы замечательно! – отвечает ей Эмма. – Я знаю, что их не исключат. Но все равно не нахожу себе места, – признается она.

– Все будет хорошо, – бросает Адам и лезет в рюкзак за бутылкой воды.

Что-то идет не так, потому что все содержимое вываливается наружу и падает на асфальт. Он опускается на корточки и, бормоча ругательства, собирает свои вещи. Легкий ветерок уносит листы из папок, и Эмма бежит за ними. А из тетради по истории вываливается закладка, ветер ее подхватывает, и она взмывает в воздух. Адам пытается ее поймать, но не успевает. Закладка приземляется прямо перед моими ногами, и я замираю на месте. Это не закладка. Это наши фотографии, сделанные в будке. В Италии. В Риме. Помню, мы гуляли по улочкам, и я увидела фотобудку. Я потянула его в кабинку. Эти снимки остались у него. Они тоже черно-белые, четыре маленькие фотографии в ряд, одна за другой. На первой мы даже не поняли, что нас уже снимают, и получились с крайне озадаченными и удивленными лицами, на второй мы весело расхохотались, на третьей целовались, на четвертой мы забылись в этом поцелуе. Я поднимаю голову и встречаюсь глазами с Адамом. Мне хочется спросить его, какого черта эти снимки делают у него в рюкзаке. Но в его взгляде столько невысказанного. Я чувствую, что тело покрывается мурашками, а пульс учащается.

– Почти все собрала! – запыхавшись, подбегает к нему Эмма, и я наступаю на «закладку», скрывая снимки подошвой своих старых кед.

– Спасибо, – говорит ей Адам и, не глядя на нее, забирает свои листы. Все заходят в ворота, я оттягиваю время, делаю вид, что проверяю телефон. Как только все проходят вперед, я поднимаю снимок и, сложив вдвое, прячу в карман.

– Я не опоздала! – радостно кричит Полин, и я подпрыгиваю от неожиданности. Слышу, как пульс стучит в ушах, и не могу успокоиться.

– У меня семнадцать опозданий за этот триместр, я и пунктуальность – вещи несовместимые, – как ни в чем не бывало продолжает она.

– Я видела твоих родителей с Полем, – говорю я, избегая неловкого молчания. Она кивает.

– Из-за этого придурка я не ночевала дома! Берегу свое психологическое здоровье. Мама вчера была в бешенстве! Как же меня достали его тупые выходки, – недовольно бормочет она и, набрав в легкие побольше воздуха, кричит: – Эмма!

Моя сводная сестра резко останавливается и, повернув голову в нашу сторону, срывается с места и мчится к подруге.

– Я уже боялась, что ты не приедешь! Написала тебе кучу эсэмэсок, что с твоим телефоном?

– Он сел, а что случилось?

Эмма бросает на меня смущенный взгляд и, нервно прикусив губу, говорит:

– Итальянка объявилась.

Полин смотрит на нее во все глаза.

– Откуда ты знаешь?

– Он сам сказал, – коротко отвечает Эмма и опять неловко косится в мою сторону.

– Он сказал что-нибудь еще?

Эмма опускает голову и тихо шепчет:

– Он хотел порвать.

Полин резко подхватывает под руку подругу и мимоходом произносит:

– Лили, прости, но нам надо поговорить наедине, – в ее голосе столько волнения, будто случилось нечто очень-очень плохое.

Я остаюсь одна и перевариваю услышанное. Очевидно, им нужно обсудить нечто, не предназначенное для моих ушей. Впрочем, какая мне разница. Я даже рада их уходу, у самой трясутся руки и дыхание сбито. Мне так чертовски повезло, что Эмма не увидела снимки.

В середине первого урока мне приходят сообщения от Сесиль.

«Из того, что я успела подслушать, Адама и Поля не исключают. Родители выписали чеки за дверь. А парни наказаны до конца года, будут оставаться после уроков на час. Перешлешь сообщение Эмме? У меня нет ее номера».

Я пересылаю Эмме, прочитав его, она широко улыбается.

«Спасибо, Сесиль!» – пишу я в ответ.

Испытываю облегчение, но все же очень злюсь на Адама за его легкомысленность. Он вообще подумал, что было бы, если бы эти снимки увидела Эмма? Как можно хранить их так безалаберно. Парни возвращаются ко второму уроку. Адам сверлит меня взглядом, но я делаю вид, что не замечаю. После урока он подходит ко мне и тихо просит:

– Можем поговорить две минуты?

– Нет, – коротко отвечаю я и хватаю сумку со спинки стула.

– Адам, идешь? – зовет его Эмма.

– Вернись к своей девушке, – глядя прямо ему в глаза, говорю я.

– Отдай мне фотографии, – он говорит шепотом, чтобы никто не услышал.

– Никогда в жизни.

Я пытаюсь пройти, и он ловит меня за локоть.