Ночной вор. Похождения в Париже - Крис Юэн

Пока он работал, Фармер в ожидании вердикта выбивал нервную чечетку подошвами туфель цвета свежезаваренного чая. Я проделывал то же самое, только ободранными кроссовками. Работу плешивого моя чечетка не ускорила, зато дала мне возможность как-то занять себя — во всяком случае это было лучше, чем заламывание рук и бессвязное бормотание.

Плешивый буквально прижимался лицом к стеклу, обследуя холст сантиметр за сантиметром. Его нос дергался, как у гончей, взявшей след, — а может, он просто простудился. Обследование происходило в могильной тишине.

— Вы все видели? — спросил я Фармера, чтобы хоть как-то разрядить напряжение.

— Да, — рассеянно ответил он. — Мы включили камеры через несколько мгновений после того, как ваш польский друг их отключил.

— Так вы видели, как я прицепил к картине «маячок», прежде чем положить ее в папку?

Фармер недоуменно посмотрел на меня.

— Вы начинаете в чем-то сомневаться?

— Просто нервничаю.

— Что ж, смею сказать, я вас понимаю.

Конечно, он понимал. В конце концов, ему наша сделка приносила куда большие дивиденды, нежели мне. Правда, при условии, что моя версия верна.

— За микроавтобусом следят?

— Да, да. Не волнуйтесь. Мы его не упустим.

— Но, если упустите, боюсь, полетят наши головы.

— Успокойтесь и не мешайте работать этому господину.

Господин работал. Теперь он сосредоточился на правом нижнем углу, где художник обычно ставил роспись. На «Гитаристе» росписи не было, как и на подделке: Пикассо почему-то не подписал эту работу. Тем не менее Фармер заверил меня, что лысеющий мужчина — тот самый эксперт, который может установить подлинность полотна.

Плешивый глубоко вздохнул, вынул лупу из глаза. Я приготовился к тому, чтобы выслушать его мнение, но вместо этого он достал из кармана носовой платок и протер лупу. Вставил ее в глаз и вновь принялся изучать правый нижний угол. Потом предложил Фармеру присоединиться к нему. Что-то тихо сказал на французском — слов я не разобрал. Впрочем, если бы разобрал, то все равно бы не понял.

— И что он думает? — спросил я Фармера.

Тот повернулся ко мне, достал из кармана золотые часы, открыл крышку. Лицо его было непроницаемо, и я не мог понять, радует его происходящее или огорчает.

— Похоже, вы правы, — наконец соблаговолил ответить он.

— Да! — я вскинул кулак. — Я это знал.

— Как я понимаю, именно этим и объяснялась ваша нервозность? — осведомился Фармер.

Я предпочел пропустить шпильку мимо ушей.

— Признайтесь, вы потрясены.

— Я не потрясен и не разочарован. — Он закрыл часы, убрал в карман. — Просто доволен тем, что выполнил порученную мне работу.

— Да перестаньте, неужели я не услышу даже слова благодарности?

— Идемте со мной. — Он поманил меня пальчиком. — Ваша подруга ждет наверху.

— Неужели это все? В это трудно поверить. Вы не хотите даже пожать мне руку?

Фармер какие-то мгновения смотрел на меня. Вздохнул.

— Очень хорошо, — изрек он, и я на собственном опыте узнал, каким бывает предельно сухое рукопожатие.

Когда я следом за Натаном Фармером появился в комнате службы безопасности, Виктория отвернулась от мониторов, по которым наблюдала за происходящим в зале Пикассо, и уперла руки в боки.

— Кто-нибудь соблаговолил объяснить мне, что, черт побери, происходит?

— Дельная идея, — улыбнулся я. — Ты все видела, так?

— Я видела, как бандиты украли картину Пикассо.

— Виктория указала на мониторы. — Господин Фармер сказал мне: ты хотел, чтобы я стала свидетельницей. Но я не понимаю, что это значит. Что я засвидетельствовала, Чарли? Как ты помогал ворам? Я вряд ли обелю твое имя, если буду рассказывать об этом.

— Именно это от тебя и требуется.

Она молча, с каменной физиономией, посмотрела на меня. Я протянул руку, положил ей на плечо.

— Я хотел, чтобы ты подтвердила мое участие.

— Зачем? Чтобы ты провел за решеткой на несколько лет больше? — спросила Виктория, сбросив мою руку.

— Нет, чтобы люди, которые принимают решения, знали, что я сыграл определенную роль в возвращении оригинала в музей.

Брови Виктории сошлись у переносицы.

— Но пока ты помог этим клоунам оригинал украсть.

— Посмотри. — Я двинулся к мониторам, на которые выводилась картинка с камер наблюдения, установленных в зале Пикассо, и показал на «Гитариста».

— Вот оригинал.

Виктория вытаращилась на меня, как на безумца.

— Что?

— Банда Франчески украла подделку.

— Не понимаю. Ты хочешь сказать, что сумел подменить картину?

— Нет. — Я вновь потянулся к ее плечу. — Я хочу сказать, что в музее несколько месяцев висела подделка Катрины. А оригинал хранился в банке. Днем раньше ты держала его в руках.

Виктория уставилась на меня, кровь отлила от ее лица. Она плюхнулась на вращающийся стул, который очень кстати оказался рядом, поднесла руку ко лбу.

— Ты шутишь?

— Это не шутка, — вмешался Натан Фармер. — По крайней мере мы так не думаем. Конечно, будут проведены все необходимые экспертизы, но у нас есть мнение признанного специалиста по Пикассо, а он уверен, что теперь в музее выставлен оригинал.

— Плюс мои доводы, — вставил я.

Фармер молча кивнул, словно не хотел хвалить меня вслух. Может, он боялся, что я запрошу вознаграждение? Но я сознавал, что не стоит требовать слишком многого. Мне вполне хватило бы, чтобы полиция закрыла глаза на мое сотрудничество с Пьером.

— Так, может, кто-то из вас поделится со мной этими доводами? — Виктория переводила взгляд с меня на Фармера и обратно, словно никак не могла решить, кто ей более противен.

— Пожалуйста, — ответил я. — Ниточка тянется к клиенту Пьера.

— К мужу Катрины? Налетчику?

— Нет, не к нему. Эта версия меня не устроила. У него отсутствовал мотив.

— А месть? Катрина без его ведома пыталась продать планы кражи из музея.

— Да, мы так думали, — признал я. — Но не все складывалось. Мы не знали, действительно ли они поссорились. А если нет? Что мешало ему разделить с Катриной деньги, которые она могла бы выручить, продав планы?

— Ты, наверное, запамятовал, что он за решеткой.

— Голос Виктории переполнял сарказм.

— Но сидеть ему осталось всего шестнадцать месяцев.

Виктория раздраженно посмотрела на меня. Она злилась, но пыталась взять себя в руки.