Человек, который видел сквозь лица - Эрик-Эмманюэль Шмитт

Чашка выпадает из рук и разбивается с оглушительным, протяжным, грозным звуком, напоминающим гул сходящей лавины.

Комнату пронизывают зарницы. О, вот оно! В меня медленно проникает НЕЧТО – голубое, преображающее мою плоть. Тело изменяет свой состав, вздувается, набухает, становится мягким и податливым.

Снова молнии.

Головокружение захлестывает меня волнами, словно я стою на верхушке маяка посреди бушующего океана. Мое тело сотрясают судороги.

Оно становится голубым. Голубым и зыбким.

Соскользнув с табурета, я раскидываюсь на полу.

Кухня вокруг меня преображается. Она вибрирует, трепещет, вздрагивает, вертится колесом, играет стенами – понижая одну, возвышая другую, протыкая их, скручивая и складывая как заблагорассудится. Похоже, это она готова к путешествию, а не я. Да, вот она уже взмыла в воздух, и мы летим над морями, джунглями, водопадами, пустынями и горами, лесами и каньонами. Под нами мелькают долины, пещеры, озера и ручьи, затем мы пролетаем над Шарлеруа, чьи золотистые фабричные трубы испускают бледно-розовые облачка дыма. От кухни уже не осталось ничего, кроме пола, уносящего меня в космос. Ковер-самолет. Нет, скорее линолеум-самолет.

Ощущаю легкую дрожь, потом толчки. Рвотные позывы. Что ж, это нормально, меня всегда тошнило в транспорте.

Цепляюсь покрепче за свое «транспортное средство».

И в опьянении созерцаю золотисто-оранжевые, пламенеющие дали солнечного заката. Внезапно линолеум замедляет полет, останавливается, поднимает стены – как подтягивают спадающие штаны, – накрывает их потолком, и вот уже кухня вернула себе прежний вид.

Добро пожаловать обратно в редакцию!

Желудок содрогается, готовый извергнуть рвоту.

Нет, только не здесь! Только не рядом с Умм Кульсум, которая уже корчится в луже блевотины.

Уцепившись за край стола, я встаю на ноги и бегу в туалет, ударяясь по пути в двери, стены, шкафы, то локтем, то плечом, то головой, но не чувствуя никакой боли.

Склонившись над унитазом, извергаю рвотную массу. Больше того, опустошаю все свое существо. Благоговейно. Каждый мой спазм – шаг к очищению. И я достигаю высшей чистоты. О, как это прекрасно… Конечно, хотелось бы думать, что утробное звукоизвержение, сопровождающее каждый выброс из недр моего желудка, исходит от кого-то другого, от некоего гигантского существа, находящегося рядом, но я все-таки сознаю, что его источник – я сам.

Аллилуйя! Наконец-то у меня внутри пусто! Теперь я – эфирное создание. Небесное. Ангельское…

Возвращаюсь в кухоньку – мне нельзя терять телепатическую связь с Умм Кульсум.

Укладываясь около нее, я констатирую, что сделал это весьма своевременно… Три метра, которые я одолел, чтобы рухнуть здесь, стоили мне нечеловеческих усилий: я едва волочил ноги и был не в силах управлять своими одеревеневшими членами.

Теперь, лежа на спине, чувствую, что мне дышится легче. Я уперся взглядом в потолок, и он щедро осыпает меня легкими хлопьями. Белыми, как вата. Мягкими, как снег. Это снегопад нежности. И вот я уже погребен под слоем пуха, под многими слоями пушинок, которые укрывают, прячут меня под собой, усыпляют. О, наслаждение!

Комнатка снова вибрирует, стены исчезают: мы улетаем.

Пронзительно верещат попугаи. Перед глазами вереницей мелькают пейзажи – яркие, волшебные. Много змей. Пожалуй, слишком много. Даже во мне. Да-да, рептилии сплетаются в сеть, которая опутывает меня, их чешуйчатые тела испускают серебристое мерцание. Даже не знаю, пугает это меня или приводит в восторг.

Но нет, знаю: это ввергает меня в панику. Удавы, кобры, питоны, ужи, скалы, облака, кроны деревьев, разъяренные волны – все они требуют моей смерти. Все в заговоре против меня, все жаждут меня истребить. Сердце начинает бешено колотиться. Попугаи превращаются в стервятников. На помощь… Замедлите полет, помогите мне освободиться, бежать!

Как же мне спастись? Напрасно я пытаюсь восстановить контакт с кухней, напрягая ладони, лопатки, бедра, ступни, – ничего не выходит, тело уже не подчиняется моим желаниям. Я им больше не владею.

Я увяз в своих галлюцинациях, как оса в варенье. И не знаю средства выбраться из этой ловушки. Значит, нужно смириться?

Что ж, раз я бессилен, не лучше ли покорно принять неизбежное?

Мое поражение, моя безропотность – разве это не самые прекрасные дары, которые я могу отныне приносить?

И я уступаю.

Уступаю тайне, лежа на полу и мерно качая головой из стороны в сторону.

И, словно в благодарность за мое смирение, страх бесследно исчезает.

Мириады звезд касаются меня, когда я плыву в небе к туманному зениту. В самом его центре вижу огромный просвет. Его охраняет Умм Кульсум, сидя в позе Будды, помолодевшая, похорошевшая, с высокой диадемой волос, с потрясающим макияжем. Вот она – моя святая! Она улыбается мне и манит тонкой, изящной рукой, приглашая войти.

Я проникаю внутрь. Лечу по темному пустому коридору и внезапно оказываюсь перед ослепительным светом.

Это глаз. Гигантский глаз. Занимающий все пространство.

Глаз взирает на меня. Глаз меня ждет.

Я трепещу.

Вокруг меня – небытие.

Передо мной – Бог.

Я чувствую, что сгину, если сейчас же не двинусь вперед.

Что делать?

Остановиться? Или приблизиться?

Одно из двух – умереть или понять.

Светозарный Глаз рассматривает меня. Я с удовольствием расслабляюсь, мне тепло под его взглядом.

– Это Вы?

– Кто – я?

– Бог.

Великий Глаз безмолвствует. Его окружает тьма, но он согревает ее своим благотворным теплом.

– Как я понимаю, ты явился, чтобы задать мне вопросы.

– Откуда Вы знаете?

– О, это чисто человеческое свойство.

– Ах, вот как… А разве животные ведут себя иначе?

– У меня они взыскуют защиты, утешения, любви, но не пристают с щекотливыми вопросами.

– А разве люди не просят у Вас того же?

– Я существую не для этого.

– Как?! Разве Вы не внимаете миллионам молитв, которые они возносят к Вам каждую минуту?!

– Истинная молитва – это не просьба о помощи, это благодарность.

– Ужасная новость! Итак, Вы глухи к мольбам, даже к тем, что орошены слезами, политы кровью, пронизаны отчаянием?

Великий Глаз безмолвствует.

– Почему Вы держитесь в стороне?

– В стороне – от чего?

– От мира.

– Я его сотворил. Большего от меня не требуется.