Все, кого мы убили. Книга 1 - Олег Алифанов

Он улыбался мне одними морщинками в углах глаз. Следовало остановиться и остановить его. Я себя не узнавал: учёный, всерьёз обсуждающий строение крыльев ангелов! Я залпом допил свой бокал и швырнул его в тихие волны. Вместо ответа я указал вдаль. Яффа вставала из вод.

Полукруглый холм города, весь в сотах белых домишек, поднимался из лазури, искрясь на предвечернем солнце наподобие огромной сахарной головы.

– Здесь Ной строил ковчег, – задумчиво произнес Стефан. – А вам, Алексей Петрович, не хотелось бы поверить в легенду, что и сын его Иафет строил тут свой корабль по прообразу того самого первого, чтобы отправиться заселять завещанную ему Европу?

– Вы основываетесь лишь на созвучиях имён, но мне недостаточно таких доказательств, – покачал я головой. – Однако если я найду на сей счёт нужные пергаменты, то первому отпишу вам.

– Красота умозаключения и логика истории не менее важны для построения. Дух всегда оставляет след для разума. Некогда Иафет отплыл в Европу, а потом его потомки приплыли оттуда же для освобождения Гроба от порабощения потомками его братьев.

– Я не мистик, мне яснее история похода, изложенная Фульхерием Шартрским или Мишо, где говорится, что первые крестоносцы не плыли по морю, а шли через Балканы. Как и наше доблестное войско ныне. Разумеется, Яффу отстроили как главный порт снабжения, но уже после становления Иерусалимского королевства. Да и называли её прежде – Иоппия, что значит «прекрасная». А вот это ведь и доныне так, не правда ли?

Сколько раз представлял себе я в мечтах этот самый первый вид Святой Земли, сколько раз грезил о первом шаге, мысленно отыскивая глазами места духовных подвигов святого Петра, получившего видение о церкви язычников и воскресившего Тавифу. Впрочем, проза жизни и тут взяла верх над романтикой возвышенных чувств, ибо даже выехавшие встречать нас по сигналу пушки лодки не смогли из-за мели гружёными подойти вплотную к берегу. Так что пришлось мне разуться и вместо одного-единственного памятного шага прошлёпать по ласковому мелководью саженей сорок, прежде чем стопы мои оставили первые недолговечные отпечатки на песке, дав повод пофилософствовать о тщетности наших земных планов и бренности трудов. И всё же многие усердные странники, добравшись до твёрдого сухого места, падали на колени, лобызая камни Палестины, земли, на которой, по словам Стефана, «церковь Христова лишь пленница». Некоторые, к слову, припадали уже к огромным валунам, негостеприимно разбросанным повсюду в тёплом искрящемся море.

За сим невеликим приключением совсем потерял я из вида и позабыл о своём таинственном попутчике NN. Обласканных нашим консулом Георгием Ивановичем Мострасом, вывесившем на доме своём русский флаг, всех нас незамедлительно препроводили в греческий монастырь, разместив по особым кельям. После чего угостили кофе и разными плодами из больших садов, раскинувшихся свежим оазисом среди пространств, иссохших от знойного солнца по пути к церкви великомученика Георгия, куда и отправились мы на другое утро после непродолжительного отдыха. Странно было привыкать к созерцанию пустоты куполов по запрету турецкого правительства крестов на храмах, нелепо слышать вместо благовеста стук молотка о доску, собирающий прихожан к обедне. Во всей империи османов право звонить в их хриплые колокола укоренено, кажется, лишь для двух храмов латинян в Пере. После службы на греческом языке нас всех – сто двадцать поклонников разных исповеданий Европы – позвали к игумену Аврамию. На обратном пути через кущи, отстав от прочих и оставшись лишь с одним провожатым арабом-христианином, не мог я не остановиться в благодатном вертограде том, и на всю жизнь запомнил глубокое благоухание южных соцветий, и под сенью апельсинов, португалей и лимонов начертал я вдохновенно вирши княжне Анне, расписывая ей самые приятные стороны путешествия. Ни одного намёка на странные последствия визита к их пенатам не сделал я в своих строках.

В Палестине встречали нас с восторгом, всё православное духовенство стремилось всячески угодить нам, мы же повсеместно раздавали щедрую милостыню, по возможностям каждого. Спустя два дня после утомительной ночной дороги в свете месяца глаза мои, наконец, узрели солнце, восходившее над градом Господа сил, и я благодарил творца всех вещей за это упоительное мгновение!

Предварённые из Яффы монахи греческой обители встретили наш караван у Западных ворот, где русские поклонники отделились от прочих, обираемых властями и беспошлинно проследовали в монастырский дом близ патриархии. В сём гостеприимном приюте, устроенном с наивным заботливым удобством, провёл я немало последующих дней, поклоняясь святыням в Иерусалиме и окрестностях его.

Голгофа, Крестный путь, Гефсимания и Иордан обрели для меня осязаемый смысл. Я с увлечением предался любимым занятиям, исследуя наследие священных мест. С какой радостью описывал бы я далее в своей хронике красоты и чудеса Святой Земли, где посчастливилось мне провести, кроме путешествия с богомольцами, ещё около пяти лет, с каким наслаждением поведал бы о дальнейших изысканиях в других уголках Востока, но, увы, рассказ мой не об этом.

После Успения случилось изрядно поредевшему каравану нашему неспешно путешествовать из Иерусалима в Назарет, имея конечной целью Тивериаду. В предпоследние сутки пути встав затемно, по утренней прохладе мы миновали Наблус с колодцем Иакова, поодаль от которого провели в безмятежном отдыхе жаркие часы, а к вечеру оставили позади сады и огороды Самарии, где целый сонм обезглавленных колонн Ирода, нарастающих по обе стороны заросшей репейником тропы, колеблясь в струях жаркого марева, представлял во всеобщем запустении вид поразительный. На закате усталый отряд, спустившись в плодородную долину и спешившись с лошаков и ослов, расположился под обширными навесами фиговых и гранатовых дерев, а перед глазами нашими рисовалось селение, некогда опасное по грабительству его жителей.

Все предвкушало злачные края моря галилейского, и провожатые с растущих при дороге смоковниц осторожно ножичком срезывали ягоды и нас от усердия потчевали ими, а попутно описывали густые рощи, огромные раскидистые деревья, яркость зелени на лугах и кристальную прозрачность в быстро текущих ручьях – разнообразие в отливах света и множество таинственных уединений для отдыха усталым путникам.

Отужинав лепёшками и финиками, мы со Стефаном отошли в сторону, и, найдя место над невысоким обрывом, возобновили разговор, прерванный не столько тряской в седле, сколько осознанием того, насколько курьёзно выглядит серьёзная беседа двух мужчин, свесивших ноги по бокам от этих комичных животных. Вообще едущие верхом на ослах в длинной турецкой одежде представляют странное зрелище; они достают ногами почти до земли, так что их ноги кажутся принадлежащими животному, особенно когда седок мощен и дюж. Едва только село Солнце, как на смену ему далеко за спиной поднялся шар оранжевой Луны, отправив в раскинувшуюся перед нами каменистую низину две долговязые тени. Я поднял руку, и длинное худое подобие её в отдалении коснулось развалин некоего строения, могшего, как и любая руина здесь, служить домом какому-нибудь славному библейскому праотцу. Бесконечная тишина окрест располагала к размеренному течению мыслей, и мы, экипированные лишь трубками и кожаным бурдюком с вином, предались разглагольствованиям, коим никогда не нашли бы повода в иной обстановке.