Все, кого мы убили. Книга 1 - Олег Алифанов

– Так что же – главный вопрос? Убедившись на корабле, что я не имею оной, вы решили одарить меня целью? Благодарю покорно, – язвительно заметил я и сделал движение подняться, полагая, что разговор наш кончен едва ли не ссорой. – Исполинами я не интересуюсь.

– Я не собирался вовсе, – он приложил руку к груди и тем удержал меня, – и имел виды не на вас, а на науку как целое. А главное, если хотите знать – связать воедино мысль и материю. Не больше и не меньше. Только не думайте, что зову я ваше сословие соперничать с Платоном, Декартом или Спинозой. Но вдумайтесь: слова, порождённые одной эфемерностью мысли, вдруг подвигают людей на действия – и вот уже воздвигнуты пирамиды. Рождение идеи, лишённой всякой материальности, порождает вполне материальные проявления – не странно ли это? Не ощущаете ли вы причудливости происходящего?

– Отнюдь. Это кажется мне естественным и тоже не является предметом моего интереса.

– Естественным? То-то и оно, что объяснять очевидное – труднее всего. Что же рождает предмет вашего интереса? Откуда проистекает воля интересоваться тем или иным?

– Вы провоцируете меня, Стефан, надеясь, вероятно, что я, следуя моде, стану рассуждать об электричестве или магнетизме, или углублюсь в философию, описывающую последовательность и результаты мышления, в противовес его глубинным причинам. И я знаю, чем противостоите вы сами. Дух, скажете вы, душа, находящиеся в нематериальной сфере идей, движут нашими стремлениями. Это не ново, и я не оспариваю сего утверждения. Вы, возможно, думаете, что я, как многие натурфилософы, стану вовсе отрицать идею и дух, отрезая их от предмета научного исследования? Но нет. Я признаю их существование для скрупулёзного и честного испытателя. Но я уверен в том, что и объяснение найдётся. Вы слишком требовательны ко мне, я занимаюсь не естественной историей, а всего лишь историей человеческой – из царства изящных предметов. Пределы моего тщеславия в науке мне известны, я вовсе не рассчитываю на лавры, мне не предназначенные, готовый довольствоваться одной лишь сухой европейской славой.

– Благодарю за помощь, – поклонился он картинно. – Я не сомневался в вашей проницательности и научной честности, но имел сказать и нечто более. Если постичь начало идеи нам не дано, то задайтесь вопросом, где та потайная шестерня, которая зачинает физическое движение вещественной субстанции из мира чистого помысла, тот механизм, который соединяет идею и предмет?

В нашем лагере, саженях в ста от нас, огни постепенно гасли. Вскоре вся округа погрузилась в ночную печаль.

– Позвольте, я угадаю, – усмехнулся я. – Этот механизм – человек?

– У меня нет ответа, – не принял он моей иронии. – Ваш – носит слишком общий характер. Человек как целое находится на той самой грани, но что в самом человеке связывает мысль с началом действия, приводящего в движение зрачки или сокращающего мускулы? И находится ли это нечто в самом человеке или вне его? Не кажется ли порой, что и самая мысль вполне вещественна и обязана иметь вес, форму, объем? Возможно, неизмеримо малый, но позволяющий вступать во взаимосвязь с веществом… О, это величайший вопрос. Я не надеюсь решить его с вами прямо под звёздами Мегиддо. В изящной и прямой формулировке Карамзина Лафатеру он звучал так: «Каким образом душа наша соединена с телом, тогда как они из совершенно различных стихий?» – Стефан вдохнул, чтобы продолжить, остановил на мне внимательный взгляд, но когда не сразу возобновил свою речь, мне показалось, что подменил желаемое совсем иным: – Заметьте себе, что Карамзин не ставит вопроса о сущности и различиях души и тела, он также не подвергает сомнению существование души. То есть умышленно пропускает частное, формулируя главное. Попробуем упростить задачу последовательными рассуждениями. Вы слышали о работах Томаса Юнга?

– Он исповедует понятие энергии, но не в том смысле, в котором применял его Аристотель, а заменяя им рассуждение о живой силе, – нехотя подтвердил я. – Сейчас спорят о том, является ли энергия некоей субстанцией или это лишь умозрительная идея, способная облегчить математический расчёт, величина, не существующая в физическом мире, а лишь помогающая описанию его, наподобие версты. Увы, по прошествии и тысячи лет нам нечего противопоставить умозрениям греческого любомудра, чтобы ответить господину Карамзину.

Он кивнул, давая понять, что уловил мои рассуждения.

– Имеем ли право считать, что Земля, притягиваемая Солнцем, получает от него какие-то приказы о замыкании орбиты, после чего послушно исполняет предначертанное? Посланию должен внимать восприемник. Значит, никакая мысль не существует в отсутствии принимающей стороны.

– Послание Солнца – мёртвые сведения, именуемые физическими законами. Как несвободно в своём выборе послания светило, так и восприемница-планета не в силах переосмыслить его и изменить свою орбиту. Передача сведений происходит механистически. Так работает водяная мельница и растёт стебель полыни.

– Прекрасный пример, подтверждающий как раз мои утверждения! Лучи, суть мёртвые носители физических законов, отражённые, скажем, Луной, и попавшие в глаз астронома несут немало сведений последнему. Уже животное, получив некоторые вроде бы мёртвые сведения физической природы, имеет разум для выбора: вылезти ли ему сушить шерсть или спрятаться в нору от холода. Итак, сами сведения мертвы, но восприемником облекаются жизненным смыслом.

– Чтобы мысль признать существующей, необходим ли разум, принимающий её? Не желаете ли вы сказать, что люди нужны Богу для его собственных мыслей, то есть для существования, если следовать логике «мыслю, следовательно, существую»? – рассмеялся я.

– Здесь сокрыта тайна, – вполне серьёзно отозвался он голосом человека, знающего больше, чем он хочет поведать. – Человек равно вмещает в себе источник помысла и его приёмник, который рассматривает помысел. Или мы лишь извлекаем помыслы из мироздания? Все акты Бога, даже выраженные природными явлениями – суть посылы, но мы не всегда понимаем их. В какой же миг мёртвое оживает? Или весь физический универсум бурлит какой-то неясной нам жизнью, а мы по скудости чувств и слабости разума воспринимаем лишь незначительную его часть? Представьте, мир, овеществлённый идеей Творца – жив и полон посланий! Вообразите себе эту целость: лучи звёзд, дуновения ветров, сполохи гроз, порывы хищников, стихи поэтов… внушения ангелов!

– Ангелов? – невольно вздрогнул я, взглянув на его резко очерченный профиль. Через мгновения он зарябился тенями и исчез. Луну покрыло большое плотное облако, и нас окутал непроглядный мрак. Я пожалел, что не из чего нам развести костра. С собой мы взяли один лишь факел, но хранили его до возвращения.

– Всего мира, – торжественно донеслось из темноты, и я невольно покрылся гусиной кожей. – Всё это – несёт послание. Мы пытаемся прочитать его порознь, разложив на составные части. Но я убеждён: какой-то долей своей человек обитает в единой вселенной идей, связанной необъяснимо с материальным миром. И человек обладает свободой улавливать и трансформировать идеи. Представьте лодку в море. На неё действуют силы притяжения земли, влияние течений и ветров, невидимый магнетизм – всё то, что величаете вы мёртвыми сведениями, законами природы. Не будь в ней человека с веслом, она могла бы по слепой воле сил разбиться о скалы или низвергнуться в водоворот. Но человек, прямо не нарушая суровых законов мёртвой материи, отвращает крушение, направляя лодку в тихую бухту. Не только каждое наше деяние – всякая мысль оставляет по себе след. Умелому следопыту я уподоблю тех, кто одарён более других извлекать суть из кажущегося хаоса.