Обратный отсчет: Равнина - Токацин

была не тем забита. А ножик ты вроде точил? Или это уже другой?

«Заметил,» — Гедимин досадливо сощурился. «Голова у него забита… Сидел бы уже со своей ксенофауной!»

— Точил. Заросло, — буркнул он, оставляя на металле ярко-синий надпил. Вепуат мигнул.

— Заросло?

— Записи смотри, — Гедимин кивнул на передатчик и перевёл взгляд на экран сигма-сканера. Металл не отращивал ложноножки — он поднимался микроскопическими волнами, и там, где они соединялись, так и застывал. «Разница микроструктур,» — думал Гедимин, следя за ним. Вепуат навис над прибором, еле слышно что-то шепча.

— Регенерация! — выдохнул он секунд через тридцать. — У металла и у… и у стекла тоже?

— Видимо, у всего, — отозвался Гедимин. — Вопрос — в каких границах. И что оно считает повреждением.

Вепуат потыкал пальцем в металл. Гедимин удивлённо на него покосился.

— Не реагирует, — вздохнул разведчик. — А я подумал — теперь оно живое…

Гедимина передёрнуло.

— Даже не думай. Тут и так… слишком много… живого, — под раскалёнными когтями металл побагровел и зашипел. «До четвёртой тысячи градусов,» — мелькнуло в мозгу. «До выгорания этой… примеси. Нет, она не живая. Просто реагирует на деформацию. Чем материал эластичнее, тем быстрее. Так же, как наши куртки. Они не живые.»

…Куски одной «тряпки», закреплённые на разных углах поддона, к друг другу не ползли и срастись не пытались — по крайней мере, пока Гедимин за ними наблюдал. За время периодических наблюдений успели остыть отливки — для скорейшего охлаждения и застывания сармат взял ульсену. Затвердевшие штыри, наскоро охлаждённые в воде и уложенные друг на друга, срастить не пытались. Гедимин разрезал штырь, сложил, прижав края, — сканер тут же зафиксировал металлические микроволны.

— Значит, отдельный организм — это застывший кусок расплава, — прокомментировал Вепуат, устроившийся в углу со своими «стекляшками». Он уже третий час наблюдал, как срастается разбитый на куски стеклянный пузырь. Куски получились мелкие — сармат долго по ним колотил. То, что из них вышло сейчас, на сосуд ещё не походило, но прирастило к себе все осколки и теперь медленно меняло форму. Гедимин был на девяносто пять процентов уверен — через сутки, двое или трое на столе будет лежать тонкостенный стеклянный шар.

— Как оно застыло, так оно себя и воспринимает, — продолжал рассуждения Вепуат.

— Воспринимает… — поморщился Гедимин, небрежными ударами расплющивая штырь в пластину. Ковалась ульсена легко, но так же легко и сминалась.

— Значит, надо сразу отливать или лепить предмет нацело, — спокойно договорил Вепуат. — Чтобы потом не переделывать.

— Штучное производство… — Гедимин следил, как серебристая пластина медленно округляется, возвращаясь к форме штыря. — Хуже всего — что оно заращивает заточку. Удобно было бы делать инструмент. Сам чинился бы.

— Разве что задать форму при отливке, — донеслось из угла. — Или доработать, пока не застыло…

Гедимин представил себе отливаемый нацело комбинезон и беззвучно хмыкнул. «Обойдутся. Вещество и так есть куда пристроить. Было бы что пристраивать…»

…Когда сармат проходил мимо лабораторного стола, снизу зашуршало — «трилобит», высунувшийся было за край, уполз в укрытие. Его давно не беспокоили, и он понемногу осваивался. Гедимин покосился на поддон в вольере — помёт там уже был, а вот ни воды, ни пищи животному не оставили. «Вепуат и его будет приручать,» — подумал сармат. «Мало ему трёх тварей. Самцы ещё передерутся… Чего было его обратно не отпустить⁈»

…Под обрывом было темно, но сигма-сканер «видел» на гладкой каменной поверхности рыхлый шар, скатанный из гравия. Утрамбовать его не успели, вокруг лежала горка мелких обломков, а к шару по гравийной насыпи вела глубокая извилистая борозда. Гедимин попытался представить себе механизм сортировки камешков прямо в осыпи — Текк’т не вываливал неразобранный массив на скалу, сюда попали обломки только одного минерала — и лишь покачал головой. «У них даже манипуляторов нет. Не языком же он перебрал тонны камня?»

Сармат прикинул объём шара и рассыпанных обломков и довольно хмыкнул. «И быстро, и без вреда для местности. Даже туманники выжили. Вон, торчат из гравия. Частично даже закопались.»

Он отвернулся от обрыва и посмотрел на притихший лагерь. Местность вокруг шатров была усеяна красными огоньками. «Опять собирают слизь. Днём было затишье. К вечеру накопилось, можно продолжать?»

Бронны-слизесборщики, заметив, что сармат остановился рядом, оглянулись на него с тихим писком и вернулись к работе. Гедимин прошёл мимо.

В лабораторном шатре сидел Вепуат. Срастающийся стеклянный шар переместился на поддон. У него уже появилась внутренняя полость и горлышко, и выглядел он не разбитым, а смятым — будто кто-то сжал формирующуюся заготовку в кулаке.

— Гедимин, — Вепуат повернулся к вошедшему, не дожидаясь, когда тот переберётся за стол. — Мы тут забыли, а ведь ты говорил… Печи, наверное, уже устоялись? И весь цех тоже? Попробуем завтра их разжечь? Без плавки, так, посмотреть, как температуру держат… И весы у тебя лежат разобранные. Я думал их собрать, но без тебя неудобно.

Гедимин кивнул.

— Устоялись. По сканеру смещения незначительные. В работе ещё не пробовал. Весы сегодня соберу.

«Ну вот, нормальная работа,» — думал он, на время выкинув из головы срастающееся стекло, дикое животное под столом и орду кочевников на соседнем холме. «Да, про цех мы забыли. Ничего, лишний день устойки — только на пользу. Завтра загрузим кейек, посмотрим реакцию. Можно опробовать плавильные конусы и тигли. Их, если что, заменить проще…»

— Хорошо, что хоть масса тут не переменная, — вслух сказал он. — Если пойдёт обмен сырьём, можно спокойно считать металл к стеклу один к трём. И не делать поправок на скорость ветра и расстояние до Сатурна…

Он осёкся. Вепуат привстал из-за стола и смотрел на него с крайним смущением, даже веки дрожали.

— Гедимин, — виновато начал он. — Ты это… Она всё-таки переменная.

Гедимин застыл на месте.

— Что⁈

Вепуат, всё так же смущённо щурясь, потянулся к передатчику. Над запястьем развернулась голограмма лабораторного журнала — разведчик