Баблия. Книга о бабле и Боге - Александр Староверов

Голос Алика звучал уверенно. А у самого уверенности не было. Боялся он вопрос себе задать, потому что ответа боялся. Не то чтобы знал ответ, так – смутные подозрения. Но даже неясные догадки заставляли горло сжиматься, а сердце выскакивать из груди.

Антуан еще раз разбежался и прыгнул. Счастья на лице уже не было. Зубы стиснуты. В глазах решимость и злость. Прыгнул выше, летел дольше. Приземлился удачнее.

– Вот видишь, уже лучше. Давай еще раз.

Антуан снова побежал. Снова упал. Поднялся. Побежал. Упал. Снова поднялся. Побежал. Упал. Раз двадцать разбегался и падал. Алик пробовал его остановить. Не смог. Он вырывался, бежал и снова падал. Устал наконец. Из сил выбился. Попытался подняться. Не получилось. Только на колени встал. Задрал голову. Посмотрел тоскливыми, больными глазами на Алика и завыл. К его вою присоединился еще один. Потом несколько. Выли бродячие собаки на набережной. Обгладывали выброшенные на берег трупы и выли. Страшно им было. Хоть и сытно, а страшно. Жрали мертвых людей и боялись. У собак тоже есть свои табу. Антуан выл, глядя в лицо своему богу. Иногда рычал, показывая ровные белые зубы. Вой его от собачьего ничем не отличался. Жуткий хор вышел. Непереносимый. Невозможный…

Алик решился. Все, что угодно, только не эта пытка. Спросил. Получил ответ. Понял. Ответ был такой, что захотелось упасть на колени рядом с Антуаном и завыть. Протяжно, безнадежно, страшно. Он так и сделал. Несколько минут выли вместе. Потом собаки стали постепенно смолкать. Устали, наверно. Потом замолчал Антуан. Алик остановиться не мог. Плакать хотелось. Слез не было. Ни соленых, ни песчаных, никаких. Плакать хотелось, а говорить – нет. И думать – нет. Выл. И жить – нет. Выл. Выл. Выыыыыыл…

Сильно и страшно ударил Антуан. Метился в висок. Попал в глаз. Алик рухнул на мокрую траву. Отполз. Застонал. Трава противно щекотала лицо. Кровь капала из рассеченной брови. И тоже щекотала. Антуан сосредоточенно рассматривал свой кулак. Трогал костяшки. Нюхал. Не верил.

Алик встал. Размазал текущую по лицу кровь. Медленно и трудно заговорил:

– Не знаю, что сказать. Виноват я перед тобой, перед всеми вами. Но я не виноват… Виноват, но не виноват… Так бывает. Прощения просить не буду. Не заслужил. И врать больше не буду. И грозного властелина-громовержца строить из себя не буду. Какой из меня громовержец? Такой же, как из тебя. Прав ты. Я ничем не лучше вас. Даже хуже. Вы себя рушите. Ну, еще пару сотен людей вокруг калечите. А я… я дрянь масштабная. Не стремился я к масштабу. Поверь. Получилось так…

Я самый обычный человек. Живу только в другом мире. Чуть похуже вашего. Но, в принципе, похожем. У меня куча проблем. Дома, на работе, везде. Как и у вас. Живу, выживаю, кручусь, как могу. Но я, правда, вас создал. Когда – не помню. Зачем – не знаю. Может, для психотерапии, как ты сказал. Может, нет. Может, с ума сошел. А может, и шутит кто-то с нами. Я и узнал-то о вашем существовании неделю назад. По нашему времени, конечно. Сначала обрадовался. Круто, как же. Бог. Отрываться начал. Помнишь, как мы с тобой отрывались? Весело же было? Скажи? А вот этого всего, – Алик обвел рукой разрушенный город, – я не хотел. И тебя убивать не хотел. Просто проблемы у меня в моем мире. Ничего особенного, обычные проблемы. Легче, чем у тебя с аудитором в страховой. Но отражается все здесь. Усиливается и отражается вот так. Теперь ты знаешь все. Скажи чего-нибудь. Не молчи, пожалуйста.

Антуан закрыл ладонями лицо. Пару минут он стоял, шумно дыша в ладони, потом стал массировать пальцами виски. Еще раз шумно выдохнул и вымученно как-то спросил:

– А если ты Бог. В самом деле Бог. Почему ты меня мессией сделать не можешь? Это во мне причина, да? Не подхожу я, да?

– Что ты, Антуан. Даже не думай. Не в тебе дело. Это я тварь. Ты лучше меня, чище, человечнее. Просто, – Алик на секунду запнулся, трудно ему было выговорить эти слова. Выдохнул, словно водки выпить собрался и сказал: – Просто я не люблю тебя. Понимаешь, чтобы мессией человека сделать, любить надо. Вот такое садистское правило. Любишь – на смерть отправляй, на муки. А я не люблю. Умерло все во мне, наверное. Не только тебя не люблю. Всех. Шваль я. Шлаки. Мусор. Но я решил. Я решил, Антуан. Мессией тебя сделать не могу. А судьей сделаю. Суди меня, Антуан. От тебя все приму. Нет мне прощения. За отмороженность мою. За нелюбовь…

Алик сделал шаг вперед и протянул Антуану руку. Тот попятился. Он смотрел на него с ненавистью и мотал головой. От его огненного взгляда можно было прикуривать.

– Нет, нет, не прикасайся ко мне. Не прикасайся ко мне, урод, – Антуан говорил и продолжал пятиться.

– Ну что ты, суди меня, я от тебя все приму. Давай, суди… – Алик сделал еще один шаг.

Антуан отошел.

– Сам себя суди, скотина. Ты Бог, ты и суди. Предатель. Я все про тебя понял. Предатель, обманщик. Ты играл со мной. Просто так, ради забавы, потому что скучно было. Ты со всеми нами играешь. Будь ты проклят, сука!

– Но я не хотел, Антуан, я не специально. Я найду в себе Любовь, обещаю. Суди меня, пожалуйста. Ну пожалуйста! – Алик встал на колени, однако и на коленях продолжал ползти к бывшему другу.

Антуан снова отступил назад.

– Не верю я тебе. Ни тебе не верю, ни в тебя. Будь ты проклят! Чтоб ты подавился своей божьей милостью. В ад хочу, к дьяволу, к черту, в геенну огненную. Сырьесранцы говорят, что есть ад. К ним, туда, лишь бы не с тобой. Живи, падла, радуйся, правь, но без меня. Без ме-ня-я-я-я-я-я-я-я!!! – Антуан развернулся, побежал по направлению к отвесному обрыву, оттолкнулся и с криком бросился вниз. Через пару секунд Алик услышал приглушенный хруст разрываемой прибрежными скалами человеческой плоти. Жизнь это его хрустнула. Не Антуана, а его, Алика жизнь.

– Это как же, это что же?.. – забормотал он растерянно, стоя на коленях. – Ты зачем? Почему? Я же к тебе хорошо относился. Не любил, но относился хорошо, а ты…

В нем вскипела обида на дерзкого мальчишку. Захотелось наказать наглеца, проучить как следует, чтобы неповадно было.

– Воскресни, тварь! – воскликнул Алик. – Воскресни, гаденыш маленький. Воскресни, кому сказал!

Антуан мгновенно появился перед ним и сразу попытался развернуться в сторону обрыва. Двигался он странно, как неумелый танцор брейк-данса. В глазах медленно бултыхалась мука адская. Жуткое и завораживающее зрелище. Обида на глупого мальчишку улетучилась в одну секунду. Жалко стало его, несмышленыша, и еще немного стыдно. А потом много.

– Антуан, ну ты это, ну прости меня, – виновато сказал Алик. – Не хотел я. Ну не зависит это от меня, кого любить, а кого нет. Ну чего, у тебя так не бывало? Видишь бабу – и красивая, и умная, и добрая, и поговорить приятно, но не лежит сердце, не лежит, и все… Виноват я. Ну, казни меня.

Движения Антуана ускорились, но не перестали быть ломаными. Он походил на зомби-спринтера, спешащего к финишу. Край обрыва приближался.

– Стой! – заорал Алик. – Замри!

Антуан замер. Руки его пытались уцепиться за ускользающий воздух, подтянуть его к себе, а ноги двигаться не могли. Он подергался несколько секунд, а потом успокоился. Повернул голову к стоявшему сбоку от него Алику.