Русско-японская война 1904–1905 гг. Секретные операции на суше и на море - Дмитрий Борисович Павлов

сверхсекретной миссией. Очень скоро в разбросанные им агентурные сети попадают письма Г.Г. Деканозова, дальнейшее наблюдение за корреспонденцией которого санкционируется на Фонтанке, 16[607].

37-летний грузинский дворянин Георгий Гаврилович Деканозов (Деканози, Деканозишвили) приехал в Париж из Баку в начале 1904 г. Здесь вместе с князем А.К. Джорджадзе он начал издавать журнал «Сакартвело», вокруг редакции которого вскоре сформировалась Грузинская партия социалистов-федералистов-революционеров. По одним данным, средства на издание журнала Деканозов – горный инженер по профессии – получил мошенническим путем от Общества Чиатурских марганцевопромышленников[608], по другим – вместе с Джорджадзе собрал в виде пожертвований в Баку осенью 1900 г.[609] Помимо издания собственного журнала летом 1904 г. Деканозов деятельно сотрудничал в анархистской газете «Хлеб и Воля», один из руководителей которой, В.Н. Черкезов, в личной переписке так отзывался о нем: «Он один из самых образованных, дельных и преданных людей; под скромной и тихой его наружностью скрыт сильный характер умелого и образованного революционера»[610]. Интересно, что в те же июньские дни 1904 г., когда было написано это письмо, Деканозов познакомился с Акаси и в дальнейшем стал одним из его самых доверенных и высокооплачиваемых агентов. С помощью Деканозова Акаси приобрел нескольких сотрудников, которые разъезжали по России под видом коммивояжеров и сообщали японцу о положении в империи. Информацией о революционных событиях на Кавказе он делился с Акаси лично. По свидетельству Мануйлова, Акаси еженедельно выплачивал Деканозову «на расходы и разъезды» 2050 франков, или 750 рублей[611]. Таким образом, гонорары этого «умелого», но «скромного и тихого революционера» втрое превышали жалованье заведующего Заграничной агентурой и впятеро – самого Манасевича-Мануйлова.

Наблюдение за Деканозовым, а также перехват его корреспонденции, организованный с помощью французских властей, вскоре показали, что между ним и Акаси, по выражению Мануйлова, установились «весьма доверительные отношения, которые дают основания полагать, что Деканози работает за счет Японии»[612]. Были получены и доказательства их сотрудничества в организации переправки в Россию нелегальной литературы. По донесениям Мануйлова в середине ноября 1904 г. в Департаменте полиции было заведено особое дело «О предосудительной против России деятельности японского полковника Акаши и его сотрудников Деканози, Зильякуса и др.». Однако не прошло и месяца, как из Петербурга неожиданно пришло распоряжение прекратить «заниматься этим делом», поскольку «означенным наблюдением не установлена причастность названного Деканози к военно-политической деятельности»[613]. Таким образом, Мануйлову предписывалось передать дальнейшую разработку Деканозова Ратаеву. Это приказание было тем более странным, что к тому времени в Департаменте имелся уже целый ряд сообщений о постоянных контактах находившихся в Европе японских официальных лиц с представителями российского освободительного движения и далеко идущих планах последних. Так, в начале ноября 1904 г. начальник ФЖУ генерал Ю.Э. Фрейберг, комментируя сообщение своего агента о планируемом «финскими патриотами» народном восстании в Финляндии, нашел эти сведения «не лишенными вероятия в виду установленных тесных сношений некоторых высланных [в Швецию] патриотов с японским и английским посланниками в Стокгольме»[614]. Правда, по свидетельству бывшего чиновника царской охранки Л.П. Меньшикова, не понаслышке знавшего состояние «розыскного дела» в Финляндии, Департамент полиции не очень-то верил подобным сообщениям начальника ФЖУ и «не принимал обыкновенно по ним никаких особых мер»[615].

В начале февраля 1905 г. русский посол во Франции Нелидов получил письмо от M-me Masson – горничной одной из любимых Акаси парижских гостиниц, которая предложила свои услуги (конечно, не бесплатно) по слежке за японским полковником. 69-летний действительный тайный советник Нелидов был одним из старейших и авторитетнейших чиновников МИД[616], к мнению которого в Петербурге прислушивались, хотя и знали за ним манеру порою «бить тревогу по-пустому». Его пожелание продолжить наблюдение за Деканозовым—Акаси никто оспорить не решился, и в феврале 1905 г. Мануйлов его возобновил. Благодаря французской горничной, он получил возможность подслушивать переговоры Акаси со своими агентами во время его частых наездов в Париж, «знакомиться» с содержанием его багажа и т.п. В середине февраля Мануйлов сообщил своему петербургскому начальству об установлении «непосредственного наблюдения» за Акаси, которого он впервые назвал «одним из деятельных агентов японского правительства», возглавляющим в Европе «военно-разведочное бюро»[617]. Таким образом, русской контрразведке понадобился почти год, чтобы понять истинную цель пребывания Акаси в Европе и характер его миссии. Постепенно в сферу наблюдения Мануйлова попал и Циллиакус, продолжавший свои активные контакты с Акаси и Деканозовым. Поскольку в Петербург продолжали поступать и донесения Ратаева, следившего за Циллиакусом с помощью Азефа, у Департамента полиции появилась возможность пользоваться перекрестными и потому особо ценными сведениями о деятельности этой троицы.

Предложение услуг от M-me Masson явилось весьма кстати, так как совпало с очередной поездкой Акаси по западноевропейским странам. Судя по его докладу, в это время японца чрезвычайно интересовали январские события в Петербурге и особенно та роль, которую сыграл в них Г.А. Гапон. Обсуждение последствий «кровавого воскресенья» для революционного движения в России, состоявшееся в Париже между Акаси, Циллиакусом и эсером Чайковским, привело их к выводу о необходимости «использовать имя Гапона» для созыва очередной межпартийной конференции. Скорее всего, этот разговор состоялся между 12 и 17 февраля по новому стилю – соответственно, датой появления Гапона в Женеве и убийством в Москве великого князя Сергея Александровича эсеровским боевиком И.П. Каляевым.

Неожиданное появление в Западной Европе мятежного русского священника, по слухам, скрывавшегося где-то в России, стало подлинной сенсацией для революционной эмиграции. Явно находясь под впечатлением январских событий в Петербурге, партийные лидеры стали наперебой предлагать ему свою дружбу и сотрудничество. Однако амбициозный «черненький, сухонький, невысокий попик с быстро бегающими насмешливыми глазками»[618] возомнил себя вождем всей русской революции, вел себя вызывающе, и отношения с эмигрантскими центрами у него складывались непросто. Первые дни своей заграничной жизни он провел на женевской квартире патриарха русской социал-демократии П.Б. Аксельрода, встречался с Г.В. Плехановым и стал членом РСДРП, но затем переехал к народнику Л.Э. Шишко и «попал к эсерам»[619]. Вскоре он был принят анархистом князем П.А. Крапоткиным, имел встречи с Ж. Жоресом, Э. Вальяном и другими крупными деятелями международного социалистического движения. Весной 1905 г., выйдя из РСДРП, Гапон вступил в эсеровскую партию, но и в ней не задержался. Очень скоро наиболее авторитетные вожди российской эмиграции (эсдеки Плеханов и Мартов, эсеры Гоц и Натансон) разочаровались в Гапоне и отвернулись от него.

Один из членов Заграничного комитета Бунда, с которым Гапон встретился в Женеве 17 марта 1905 г., таким запомнил своего собеседника: «Человек он очень неинтеллигентный, невежественный, совершенно не разбирающийся в вопросах партийной жизни. Говорит с сильным малорусским акцентом[620] и плохо излагает свои мысли, испытывает большие затруднения при столкновении с иностранными словами (напр.: “Амстердам” произносит так: “Амстедерам”…). Оторвавшись от массы и попав в непривычную для