Кино для взрослых - Евгений Новицкий

– Тебе не угодишь, – надувала Валя губы. – Ты даже не замечаешь, какой я податливой с тобой стала. Для тебя. А ты мне чем на это отвечаешь?

Здесь я действительно начинал чувствовать некие угрызения совести. А вернее сказать, припоминал, как отвратительно может вести себя Валя, и меньше всего хотел повторения чего-то подобного.

– Завтра ты ведь раньше заканчиваешь? – сразу менял я тему.

– Да.

– А с обеда как раз будет съемка. Так что завтра мне обязательно надо будет за тобой заехать.

– Ну хорошо, только остановись чуть подальше, не у самого училища. Ты прав: мне наплевать на чье-то там мнение, но я не хочу вызывать лишних подозрений. Узнают, что я снимаюсь в кино, еще вышибут. Там ведь с этим строго, ты знаешь.

– Что же ты будешь делать, когда фильм выйдет на экраны? – усмехался я.

– Надеюсь, что получусь на этих экранах так хорошо, что ни у кого не хватит духу выгонять меня за такую работу.

И это звучало вполне убедительно.

Неоднократно Валя порывалась «ненадолго сбежать» от меня под вечер.

– Опять вечеринка? – вздыхал я. – Нет. Не надо.

– Ты ревнуешь, что ли? – заглядывала она мне в глаза.

– А то как же.

– Ну пошли со мной.

– Я уже слишком стар для студенческих вечеринок.

– Там не только студенты. Там очень взрослые бывают. Взрослее тебя.

– Тогда тем более не пущу.

– Думаешь, я так уж без ума от старичков? – прыскала Валя.

– Не знаю, как насчет всех старичков, но к старичкам-режиссерам ты, кажется, неравнодушна.

– Ой, не прибедняйся только. – Тут она забиралась мне на колени, начинала целовать и уже не возобновляла разговора о вечеринке до следующего раза.

«Все это слишком хорошо, чтобы продолжаться так долго». – Эта мысль неизменно омрачала мне то удовольствие, которое я получал от Валиной податливости.

Как-то раз мы с Валей сходили на мосфильмовский просмотр новой комедии Карелова «Семь стариков и одна девушка», снятой специально для телевидения.

– Ну вот уже и для телевидения начинают снимать цветные фильмы… – с сожалением заметил я Вале, уже когда мы были дома.

– А что в этом такого? – не поняла девушка.

– Ну как, – вздохнул я, – скоро у всех будут цветные телевизоры… В кино перестанут ходить. И я в такой ситуации очень быстро стану ходячим пережитком прошлого.

– Ты ведь тоже можешь снимать для телевидения, – пыталась подбодрить меня Валя.

– Зачем мне это? – брезгливо отмахнулся я.

– Ну, если действительно, как ты говоришь, люди перестанут ходить в кино, то…

– То на телевидение я все равно и не подумаю сунуться, – закончил я. – Это пусть какие-нибудь Краснопольские и Усковы для этого презренного ящика снимают.

– Ящика Пандоры – еще скажи! – со смехом фыркнула Валя.

– Так и есть, – невозмутимо отвечал я. – И меня в этом ящике не будет.

– А вот я, может, и буду, – мечтательно проговорила Валя. – Чем я хуже Савеловой?

– Ты лучше, – успокоил ее я и чмокнул в губы.

– Слушай, – вдруг как будто что-то вспомнила Валя. – Я знаю, Савелова не в твоем вкусе, но вот есть одна актриса… Может, ты ее даже снимал раньше… Не помню, как зовут. Она играла в фильме «Знойный июль».

– Не знаю, – пожал я плечами. – Что за фильм такой? Может, «Июльский дождь»?

– Да нет же, – поморщилась Валя. – «Знойный июль» – это другое. Даже еще хуже, чем «Июльский дождь».

– Это мило, – рассмеялся я, почувствовав в Валиных словах «мою школу». – А режиссера этой знойной картины не помнишь?

– Увы, – покачала головой Валя.

– Чтобы ты – и чего-то не знала? – удивился я.

– Не ерничай. Я и про Хуциева от тебя только узнала… Зачем мне все эти фамилии тех, кто снимает ерундовые фильмы? Я же тебе про девушку просто хотела рассказать из этой картины. Там, в общем, было про какого-то вернувшегося из лагерей председателя колхоза, что ли. И вот он встречается со своей двадцатилетней дочерью, которую никогда не видел. И эта дочка – она, знаешь ли, ничего себе. Дивная девица. И в твоем вкусе. Я бы даже сама ее – того.

– Чего – того? – вскинул я брови.

– Трахнула бы, – пропела Валя, лукаво глядя на меня.

Я почувствовал мгновенный прилив возбуждения и сжал ее в своих объятиях:

– Ах ты, моя развратница…

Когда через энное количество времени мы лежали в обнимку, обессиленные, довольные и вовсю дымящие сигаретами, Валя вдруг спросила:

– А кто твой любимый режиссер? Кроме тебя самого.

Я состроил недовольную гримасу:

– Я, по-твоему, нарцисс, что ли? Я – один из самых нелюбимых своих режиссеров.

– Хорошо, допустим. Ну, а кто же любимый?

– Билли Уайлдер, – сказал я.

– Это который «Все о Еве»?

– Нет, – покачал я головой. – «Все о Еве» – это Манкевич.

– Ну вот, видишь, – с досадой вздохнула Валя. – Не такая уж я всезнающая, какой ты меня считаешь. Даже режиссеров понравившихся мне фильмов не запоминаю… А Билли этот твой, он что снял?

– Например, «В джазе только девушки».

– Серьезно?! – воскликнула Валя. – Это твой любимый фильм?

– Ты же про режиссера спросила, а не про фильм…

– Но если он снимает такое, то…

Я приподнялся на локте:

– Погоди, а что ты имеешь против «В джазе только девушек»?

– Это же безвкусица, – не моргнув глазом выпалила Валя. – Мужики переодеваются в женщин!

– Ну да, конечно, – протянул я. – Вот то ли дело – старики тренируются под присмотром блондинки!

Валя в притворном гневе схватила подушку и двинула ею мне по голове.

– А вот «Все о Еве» мне в свое время очень приглянулся, – заметила Валя через некоторое время. – Я, может, даже из-за этого фильма захотела стать актрисой…

– Серьезно? – очень удивился я. – Тебе Бетт Дэвис так понравилась?

– Ты про актрису? Это которая Еву играла?

– Нет, наоборот. Другую. Ту, которая старше. Это она тебе приглянулась?

– Да нет, – покачала Валя головой. – Мне понравилась Ева.

– Ой, да перестань, – криво усмехнулся я.

– В самом деле, – убедительно сказала Валя. – Не понимаю, почему ты не веришь…

– Да потому что эта Ева… омерзительна, разумеется.