Грюнвальдская битва - Ян Длугош

наконец, не считая себя в безопасности даже в Тухоле, бежали в Хойницы, как в более укрепленное место; но и при этом бегстве, попадали в плен к преследовавшим их полякам.

ПОЛЬСКОЕ ВОЙСКО ОТХОДИТ ОТ ТУХОЛИ, И КОРОЛЬ ОТПУСКАЕТ ПЛЕННЫХ ПОД РЫЦАРСКОЕ СЛОВО.

С наступлением ночи королевское войско, не имевшее отдыха в течение целого дня, усталое и голодное, начало отходить от Тухоли, чтобы найти где-либо продовольствие для себя и для коней. Но, обремененное добычей и телегами и не направляемое проводником (а ночь была очень темной, так как луны всю ночь не было и звезды не светили), войско кружило, блуждая из стороны в сторону. На рассвете же, обнаружив, что за всю эту ночь прошли только полмили и еще не ушли из вида Тухольского замка, они были охвачены сильным страхом, как бы враги не решились предпринять что-либо против них, усталых, измученных и голодных, и стали отступать к Быдгощи. Однако туман, длившийся до позднего дня, был до того густым, что и зрение стало бесполезным. Туман рассеял, однако, какие-либо опасения, и под покровом его королевское войско невредимым добралось в Быдгощь. Между тем Владислав, король польский, узнал от рыцаря Гневоша из Далевиц, посланного к нему от войска, что его войско после славной победы, вследствие которой враги в страхе бежали, собирается возвратиться домой ввиду приближения зимнего времени и ради добычи, взятой во вражеском лагере. Сев на коня, король быстро отправился из Юнивладиславии к Лабышину и Шубину, чтобы удержать войско от возвращения и направить на осаду врагов, бежавших в Тухолю. Но, хотя король спешил, он немного запоздал; войско уже разошлось в разные стороны и никак нельзя было собрать его, так как оно слишком рассеялось. Поэтому король решил возвратиться туда, откуда прибыл и, отобедав в день всех святых (1/XI) в Шубине и остановившись на ночлег в Лабышине, возвратился в Юнивладиславию на другой день, в воскресенье, на следующий день после дня всех святых (2/XI). В понедельник, после праздника всех святых (3/XI), к нему привели для обозрения все множество пленных, взятых под Тухолей; им король также изложил, что всегда защищает дело самое справедливое, противная же сторона крестоносцев является неправой; и после переписи имен и званий пленных, он отпустил их всех под простое рыцарское слово, назначив день и место явки. Одному из них, Яну Заецу, чеху, он сказал: «Так как ты не можешь отрицать, что был моим придворным и приближенным, то объясни, как же ты поднял оружие против меня за моих врагов, крестоносцев, и опровергни преступление, которое ты совершил против нас». На это Заец ответил: «Не отрицаю, благочестивейший король, что я придворный и слуга твоего величества. Но если я, не заботясь о тебе, перешел на сторону твоих врагов крестоносцев, то причиной тому — моя отвага, ибо будучи мужем смелым и бесстрашным, иначе rabk,[342] и слывя таковым, я счел более достойным перейти на сторону павших и поверженных, ведь я слышал о твоих славных победах, много раз одержанных над Орденом крестоносцев. Так что, если бы я пришел к тебе на помощь, то моя утешительница (он имел в виду королеву Софию, супругу чешского короля Венцеслава) осыпала бы меня упреками за то, что я, опасаясь исхода битвы, склонился к тебе, которого до сих пор сопровождала удача. Итак, я пошел к тем, у кого дела были плохи, чтобы выказать свою отвагу, каков бы ни был исход; а так как тевтонцы бежали, то я, считая бегство постыдным, отдался в руки твоих рыцарей. Итак, поступай со мной как тебе угодно». Спрошенный затем королем, как он считал бы достойным победителя поступить с ним, пленным, который был придворным и приближенным короля, Заец ответил: «Поступай так, как внушает тебе твое милосердие, проявляя которое к побежденным, ты, видимо, обязываешь победу быть благосклонной к тебе». Польщенный таким остроумным ответом, король отпустил Заеца под рыцарское обещание, как и других рыцарей.

ПОЛЬСКИЕ РЫЦАРИ И ТУХОЛЬСКАЯ СТРАЖА ОБМЕНИВАЮТСЯ ПОСЛАНИЯМИ.

Между тем королевские придворные рыцари, нанесшие поражение врагам под Тухолей, шлют князю Иоганну Мюнстербергскому и всем наемникам крестоносцев, действовавшим в Тухоле, послание, украшенное сильными и красноречивыми выражениями; затем они передают его через герольда, предъявляя суровое требование выдать, согласно рыцарскому праву и обычаю, все доспехи, коней и военные знаки отличия, и в частности плащи, носимые поверх доспехов, которые называются wappenrokkyn,[343] с которыми они выступили в бой, так как это полагается им, как победителям; ведь с того времени, как они вышли на поле сражения и без боя обратились в бегство, они должны признаваться больше, чем побежденными. И не беглецу подобает носить оружие, а мужу; кто решился выступить в бой вооруженным, тот обязан по рыцарскому закону, в случае бегства, отдать оружие победителю. От крестоносцев же они получили ответ: они всегда заботились о своей чести и не считают, что когда-либо замарали ее позором какого-либо бегства; они будут по рыцарскому обычаю защищать свою честь при дворах королей и князей и очистятся от обвинений и хулы вооруженной рукой; и предлагали во свидетельство своей невиновности бой и поединки в отдаленнейших местах.

Это естественно было ожидать от тех, которые могли оправдывать свое бегство только дерзкими и голословными заявлениями, тогда как польские рыцари вызывали их ко дворам Александра, великого князя литовского, а также князей Мазовии — Земовита, Януша и Болеслава,[344] обещая им полную безопасность; те же, наоборот, называли польским рыцарям дворы королей Франции, Англии, обеих Испаний[345] и Неаполя, чтобы какими-нибудь прикрасами прикрыть свой стыд. Однако если бы и случилось, что польские рыцари приняли эти предложения, то наемники крестоносцев не сдержали бы обещания, а нарушили бы их, выставив в свое оправдание новый обман.

ПОЛЯКИ СДАЮТ КРЕСТОНОСЦАМ ЗАМКИ ШТУМ И МОРОНГ.

Генрих фон Плауэн, магистр Пруссии, видя, что попытки его нападения с войском наемных и своих воинов на земли Польского королевства остались тщетными из-за мужественного и стойкого сопротивления поляков, выводит войско из Померании и направляется в Пруссию. Там он осаждает замок Штум, управляемый Енджеем Брохоцким, чтобы прекратить великое и постоянное разорение, которое причиняли оттуда Мариенбургскому замку, пользуясь его близостью, королевские войска своими нападениями и враждебными действиями. Между тем как магистр тревожит замок непрерывными приступами в течение шести недель (а надежды никак не соответствуют его усилиям), вдруг (неизвестно — случайно или вследствие измены) сгорает башня большего замка, находившаяся над воротами, с