Нина. Книга 1. Проклятый дар - Айя Сафина

– Я понимаю, – пробубнил Калев.

И он, действительно, понимал. Он знал, что должен сделать. Он составит отчет, где не будут фигурировать ни имя Нины Эстер, ни Илоны, ни Остапа. Он сохранит репутацию лечебницы, чтобы тысячи других поломанных душ нашли здесь спасение. А Нина будет по-прежнему тем небольшим процентом в ежегодном отчете о движении пациентов. Ее имя навсегда впечатают в графу «стойкая ремиссия», откуда будет лишь единственный выход – графа «летальный исход». Остается лишь надеяться, что до того времени, он сможет вести над ней контроль.

Глаза снова выловили за стеклом стеллажа черные буквы «Пока у больного есть дыхание, есть и надежда».

Калев тяжело вздохнул. Глаза заблестели влагой. Губы прошептали:

– Прости меня, Нина…

***

Ощущения были отвратительными. Голову распирало от острой боли, свет резал глаза, конечности пребывали в такой слабости, что было невозможно даже сжать кулак. Большая доза транквилизатора явственно напоминала о себе. Глаза смогли уловить блеск металла. Дрожащая рука с трудом дотянулась до утки. Эти движения уже были автоматическими после тяжелого отходняка. Нина рывком подтянула утку, свесилась с кровати и тотчас же ее вырвало. Живот сжался так, что казался размером с орех. Но после рвоты самочувствие улучшилось. Хотя бы исчез раздражающий ком в горле.

Нина откинулась назад. Тело ломило, глаза слезились от яркого света. Нина силой заставила мозг вырваться из пут насильственного сна. Она почти сразу узнала помещение. Облупленный потолок, стены обитые войлоком, узкая жесткая скрипучая кушетка, унитаз напротив и толстая металлическая дверь, какая бывает только в одном месте – карцер. В технологическом описании здания три единственных в лечебнице карцера фигурировали в качестве подсобных помещений. Лечебница просто не могла признать наличие у себя подобного рода комнат. Это один из стандартных секретов любой психиатрической лечебницы.

Нина уже была здесь несколько раз, но этот раз казался ей наихудшим. Головная боль мешала думать, но все же проблески озарения наступали время от времени, и в эти мгновения Нина собирала картину из разрозненных воспоминаний и образов. Нина огляделась, и хотя белесая пелена перед глазами стирала четкость, она понимала, что не видит своих вечных спутников. Но это было неудивительно. Они снова пустили кровь, убили человека. Она еще долго не увидит Их. Они, видимо, празднуют победу где-то в ее голове, но Они обязательно вернутся.

Воспоминания сами возвращали Нину в то злополучное утро. Интересно, сколько уже прошло времени? Доктор Зорий Йокин… бедный, бедный доктор.… И хотя Нина едва владела собой в те минуты, все же она отчетливо понимала, что убивала доктора. Она отчетливо помнит стук его сердца, который оборвался ровно в тот момент, когда лопнул последний сосуд в его голове. Монстры никогда не упустят шанс показать Нине, как нужно убивать людей. Она никогда не забудет тех звуков! Тысячи кровеносных сосудов лопались один за другим в голове доктора, превращаясь в единый шипящий звук, который был слышен только ей.

Бедный доктор… Зорий не оставил любящую жену с кучей детей, потому что был одинок. Он находил все, что ему нужно, в работе. На похороны к нему соберутся лишь доктора лечебницы, да пара-тройка университетских друзей. Хоть Нина и жалела его, она не сожалела о содеянном. У нее не было выбора. Доктор подобрался слишком близко. Жаль. Такой потенциал!

Нина с трудом села в кровати. Как же хотелось пить! Но в карцере не было крана. Нина тяжело встала, невидимая игла глубже вонзилась в голову, перед глазами на несколько секунд сгустилась темнота. Нина, опираясь на стену, проковыляла к двери. Удары в железную дверь были очень слабыми, но слышимыми. Нина прижалась щекой к ледяному металлу. Как хорошо! Секунды растянулись в минуты, но снаружи никто не отозвался. Нина постучала снова. Но интуиция подсказывала, что ее попытки тщетны. Нина осознала, что не чувствует Остапа. Санитар хоть и был недалекого ума, но мысли все же посещали его лысую голову. Сейчас же Нина не слышала ничего. Это означало лишь одно – Калев в ярости. Он запихнул ее в карцер, хотя она и так уже четыре года пребывает в одиночной буйной палате. Он отозвал Остапа, и теперь она изолирована от любого живого организма. Другие санитары не подойдут к ней и на метр. Нина сползла по двери на пол. Она потеряла его. Потеряла Калева. Он был единственным союзником в этих стенах, теперь же она снова осталась одна.

Снова это гадкое чувство брошенки. Нина разозлилась на очередной поток слез, вырвавшийся на свободу. Пора бы уже привыкнуть к одиночеству! За десять лет она так и не научилась этому главному уроку в ее жизни – быть одинокой. Научится ли она? Сколько раз еще придется наступать на одни и те же грабли, пока, наконец, они не вдолбят в ее голову предательство надежды? Хватит уже ждать кого-то! Хватит уже надеяться на появление друга! Ты всегда будешь сама по себе! Люди никогда не примут тебя! Ты для них – угроза. Ведь нет более ненавистного человека, чем тот, кто знает о людях правду!

Вкус соленой влаги во рту напомнил о мучающей жажде. Нина поняла, что в ближайшие двадцать четыре часа к ней никто не придет, Калев не позволит. Он зол, а злость в первую очередь рождает месть, Нина знает это, как никто другой.

Она подползла к унитазу. Вода отдавала запахом хлорки. Нина зачерпнула ладонью…

***

Пластиковый наконечник правого костыля уже износился и стерся, небольшой кусок пластмассы торчал острым углом и потому цеплялся за траву. Надо будет сказать об этом медсестре, не то Тори снова рискует упасть при ходьбе. Тем более в последнее время хватательные движения кистей ухудшились, стали более заторможенными, а от этого прямиком зависело умение сохранять равновесие на ногах. Тори чувствовала, как состояние здоровья снова начало давать сбои. Это заметили и врачи и, видимо, на сегодняшних МРТ и УЗИ это подтвердилось. Тори не знала наверняка, что там увидели врачи, они обсуждали результаты без ее присутствия, Тори же могла лишь читать их лица. Тори ухмыльнулась. Читать лица… Время, проведенное с Ниной, сказывается. Неужели она переняла некоторые таланты подруги? Вот было бы здорово! Нина знает все. И она наверняка расскажет то, что обсуждали врачи за дверью. Хотя тут и без Нины можно было понять, что обсуждали они явно нехорошие новости.

В любом случае Тори была в приподнятом настроении. Мешочек с шоколадными конфетами шуршал, подвязанный по обыкновению к костылю. Тори специально не притронулась ни к одному батончику, желая разделить первые надкусы с Ниной. Слюнки текли при мыслях о нежной шоколадной мякоти с вкрапленными в нее орехами: фундук, миндаль, арахис… М-м-м!!!

Вот показалась и скамейка. Краска на дереве уже слегка облупилась. Но скоро пройдут дожди и ее обязательно освежат цветом. Возможно, это даже будет новый цвет! Взаперти любая мелочь приносит радость. Тори с наслаждением села и сложила костыли рядом. Как хорошо! Дорога сюда стала занимать больше сил. Поскорее бы пришла Нина. Кажется, тремор усилился. Наверное, опухоль растет. Где же Нина? Так хочется поскорее вкусить конфет!

Ручеек струился веселыми всплесками. Он стал гораздо уже. Тори помнит рассказы Нины о том, как она понимала, какой сегодня день. Если вдоль ручья начинали распускаться трехцветные фиалки, значит, ручей скоро разольется вширь от таяния снегов. А когда на маленьких кустах на другой стороне ручья начинают появляться белые цветы, значит, уже лето. Таких наблюдений у Нины было тысячи. За десять лет в одних стенах можно запомнить все.