Невеста эльфийских кровей - Алина Углицкая

– Но откуда он у тебя? Кто ты такой?

Словно что-то заподозрив, старик начал медленно отползать, пятясь задом.

– Кто-кто… смотритель я местный… хожу, за порядком слежу… камешек вот сторожу…

Поднявшись, Ринка протянула ладонь.

– Дай его мне.

– Нет! – дрожащей рукой он суетливо засунул его обратно за ворот. – Не отдам! Мне дал его Алиэрн! И наказал беречь, как зеницу ока!

– Может, я помогу? – предложил капитан.

Ему уже надоела эта комедия. Стоит ли терять время, слушая вопли сумасшедшего старика, если можно просто забрать камень? Это не сложнее, чем отнять игрушку у ребенка.

Ринка покачала головой.

Что-то подсказывало: камень нельзя отнять силой. Он должен сам захотеть сменить владельца, и если это произойдет, его ничто не удержит. А в чужих руках он станет просто дешевой безделушкой, обычным украшением.

Вскинув подбородок, она твердо и четко произнесла:

– Я Ринкьявинн Джиттинат, единственная дочь Алиэрна, наследница его крови, имени и титула. И я хочу получить то, что принадлежит мне по праву.

А потом протянула руку ладонью вверх.

На мгновение воцарилась гнетущая тишина. А потом камень вдруг засиял под драной рубахой.

Засветился так ярко, что Нирия повалилась ниц, бормоча молитвы и совершая ритуальные знаки для отпугивания темных сил. Даже эльфы в изумлении отступили, прикрыли руками глаза.

Только Ринка не двинулась с места. Так и стояла на фоне развалин. Тоненькая, хрупкая, в светлом платье, словно огонек одинокой свечи посреди ночи.

Поднявшийся ветер взметнул ее подол, бросил в лицо пригоршню сухой земли, растрепал косы. И на глазах изумленных свидетелей она сама вдруг засияла.

Сделала шаг вперед, к старику.

И тот, с трудом поднявшись на ноги, снял с шеи Луннар. Протянул камень, переливающийся золотыми лучами.

– Возьми, дочь Алиэрна. Кровь твоих предков признала тебя…

– Эта штука может быть очень опасной, аэри, – капитан хмуро покачал головой. – Вам лучше отдать ее мне.

– Нет, Луннар останется у меня, это не обсуждается.

Теперь, когда он был у нее в руках, Ринка вдруг поняла, что не расстанется с ним ни за что на свете. Даже если придется защищать его ценой собственной жизни.

Но капитан прав. Есть что-то особенное в этом камешке, что-то опасное и в то же время безумно важное. Она не могла понять, что, просто чувствовала.

Капитан глянул на небо. Оно еще хранило отблески вечерней зари, но сумерки быстро сгущались. С каждой минутой воздух становился все прохладнее, а развалины замка все мрачнее. Даже безумный смотритель куда-то исчез. Сжалившись, Ринка отдала ему корзинку с едой и приказала охране не трогать старика. Тот, набив беззубый рот сдобными булками и прижав корзинку к тощей груди, уполз в какую-то щель.

– Этот человек был при моем отце смотрителем замка, – девушка бросила печальный взгляд на остатки стен. – И до сих пор несет свою службу, хотя охранять уже нечего.

– Нужно возвращаться, – заметил эльф. – Эти развалины не лучшее место для ночевки.

Нирия уже давно жалась к карете, испуганно поглядывая вокруг. Да и охранники не теряли бдительности и держали руки на рукояти мечей. Мрачное место навевало мрачные мысли. И оставаться на ночь там, где некогда лилась кровь, было не лучшим решением.

– Хорошо, – Ринка бросила на руины последний взгляд. – Уезжаем.

Но она еще вернется сюда. Обязательно. Но не одна. Вернется с каменщиками, плотниками, кузнецами… И чем больше их будет, тем быстрее поднимутся стены замка из пепла и забвения. И тем быстрее возродится великолепие и мощь Джиттинат.

Так она думала, сжимая в ладошке Луннар. Карета уносила ее все дальше от замка, и чем больше увеличивалось расстояние, тем сильнее становилась тоска, угнездившаяся на сердце.

Вскоре солнце окончательно спряталось за горизонт. Но еще раньше эльфы зажгли магические огни, и теперь рой оранжевых шариков летел над кортежем, освещая путь.

Нирия быстро уснула. Даже уханье филина, долетавшее из ночного леса, не могло ее разбудить. Под тихий храп служанки Ринка сняла с шеи Луннар и начала внимательно рассматривать камешек. Что-то в нем не давало покоя.

В центре темной гладкой поверхности что-то светлело. Может, грязное пятнышко, может царапинка.

Она подышала на него и потерла, как это делал старик.

Камень потеплел, а пятнышко увеличилось.

Недоуменно хмурясь, Ринка потерла его еще раз. И вдруг камень вспыхнул. Из его центра выстрелил короткий луч света, развернулся веером, сотканным из миллиона мерцающих искр.

Девушка едва успела прикрыть его рукой и плотно задернуть шторы в карете. С гулко бьющимся сердцем уставилась на внезапное чудо. В танцующих искрах ей почудилось что-то до боли знакомое, чей-то образ, заставивший горло болезненно сжаться, а в глазах защипать.

– Отец…

Это слово само сорвалось, еще до того, как Ринка его осознала.

Но она не могла обмануться. Душа встрепенулась навстречу видению, сотканному из света и тени, сердце ёкнуло, дыхание перехватило…

– Папочка…

Из сияния над камнем на нее смотрел сам Алиэрн Джиттинат.

Не веря своим глазам, Ринка коснулась его лица. Ее пальцы пронзили пустоту, искорки разлетелись, образ рассеялся. Но стоило убрать руку, как мельчайшие светящиеся частицы вновь собрались в прежний узор.

А потом в ее голове зазвучал голос. Твердый, уверенный, исполненный силы и страсти. Он рубил слова, швырял их, будто камни. Отрывисто. Зло. И каждое слово, одно за другим, вонзалось в сердце девушки каленым железом.

– Я оставляю это признание для тебя, Ринкьявинн, и буду надеяться, что однажды оно попадет в твои руки. Джиттинаты не просят прощения, не сдаются и не признают вину. Никогда. Это наш девиз и проклятье. Но сейчас я хочу облегчить свою душу. Лучше поздно, чем никогда…

***

Ринка не знала, сколько времени просидела в прострации. Несколько минут или часов? Голос отца звучал в ее голове, заставляя все внутри мучительно сжиматься.

Так долго не верить в его вину, а теперь, услышав признание, не знать, как жить с этим дальше.

Алиэрн не скрывал, что планировал занять трон. Больше того, он искренне был уверен, что имеет не меньше прав, чем законный наследник. Но:

– …эльканэ всего лишь мальчишка! Что юнцу делать на троне? Власть сломает его!

Он был недоволен решением старого короля.

– Почему Рив, а не я? Чем руководствовался Танатаэль, выбирая регента? Я никогда ни словом, ни делом не заставил его сомневаться в моей преданности. И теперь, когда мою верность швырнули мне же в лицо, я хотел доказать, как он не прав. Ревность затмила мне рассудок. Я пошел на поводу у собственного тщеславия, поддался на его сладкие речи. В этом моя вина, и я ее признаю. Но чужую на себя брать не желаю.