Волчий шлем - Ричард Кнаак

В первый миг птицельву показалось, что он разлетелся начасти: голова, руки, ноги — все отдельно. Каждая косточка, каждый мускул болелиневыносимо. Спасительное забытье мягко подкралось к нему, суля избавление отболи, — но Грифон заставил себя не поддаться ему, помня, где они находятся.

В нескольких шагах от себя птицелев увидел огромноенеподвижное тело Моргиса. Он попробовал пошевелить руками — и еле удержался открика: правая рука была сломана! Три пальца на ней беспомощно болтались, азапястье по меньшей мере треснуло. Грифон осторожно перенес вес тела на левуюсторону. Сесть было невозможно, встать — тем более.

Но это полбеды; с Моргисом все во сто крат хуже.

Волки-рейдеры, казалось, совсем забыли о них. Дракон упал ине шевелится — такой поворот дела вполне устраивал арамитов. Вероятно, онисчитали, что причиной этому стало колдовство Хранителей, но Грифонпридерживался иного мнения. У Хранителей сейчас и без них было забот по горло:вся их сила уходила на покорение Сирвэка Дрэгота. Нет, виноват кто-то другой.Д`Шай или…

— Мне очень жаль, что пришлось так поступить с вами, но выне оставили мне выбора.

Лорд Петрак, Воля Леса (правда, в этот момент его титулпоказался Грифону насмешкой), нависал над ним, появившись словно бы ниоткуда.Обеими руками он сжимал свой посох, приподняв его над птицельвом.

— Мне очень, очень жаль, но такую цену придется заплатить,чтобы хоть малая часть моих детей жила спокойно.

Посох Петрака с сокрушительной силой опустился на сломаннуюруку Грифона.

Удар раздробил запястье, в котором прежде была всего лишьтрещина — но Грифон не издал ни звука, чтобы не доставлять предателюудовольствия.

Тяжелый кожаный сапог опустился ему на грудь, опрокинув наспину. Грифон смотрел вверх, на благообразное, полное достоинства оленье лицо.Странное дело: в «невинных» глазах оленя птицелев вдруг прочел глубокоеотвращение — но не к Грифону, а к самому себе, к тому, что ему, Петраку,приходилось делать. Не успел Грифон удивиться этому, как на него обрушилсявторой удар посоха. На сей раз Повелитель Стражи выбрал левое плечо птицельва.Невыносимая боль пронзила его, затем рука онемела.

— Ворота снова мои. Вы захватили меня врасплох, я признаюэто. Но теперь я все понял. Все сходится. Кволард, Шейдерол, нелюди — все этоимеет смысл. Жаль, что уже слишком поздно.

— Слишком поздно для чего? — со стоном выдавил Грифон,надеясь потянуть время. Еще хотя бы несколько минут — и, может быть, емуудастся встать и сразиться с предателем. Пока же он не мог ни подняться, нисобраться с мыслями. В тот самый момент, когда Петрак сбросил их на землю, всезаклинания Грифона утратили силу.

— Это уже неважно. — Сузив глаза, Повелитель Стражинеотрывно смотрел на нижний край своего посоха. Толстый, закругленный конецпосоха стал стремительно утончаться, заостряться — и через несколько мгновенийпревратился в смертоносное копье.

Лорд Петрак высоко занес посох. Грифон попытался былооткатиться в сторону, но обнаружил, что пригвожден к земле. Могущества Петракахватило и на Ворота, и на Грифона.

— Пойми, Грифон, я делаю это ради моих детей, ради того,чтобы они могли жить.

Бывший правитель обжег своего убийцу взглядом, полнымненависти и презрения:

— Захотят ли они жить после того, как узнают правду?

Лорд Петрак задохнулся. Посох выскользнул у него из рук и сгрохотом упал на Грифона, в то время как Повелитель Стражи отчаянно пыталсяунять кровь, хлещущую из затылка. Рот его беззвучно открывался и закрывался, вневидящих круглых глазах застыло безумие.

Воля Леса рухнул наземь. Но на этот раз Грифон успелоткатиться в сторону — после смерти предателя чары рассеялись.

Ослепленный болью и брызгами крови, птицелев изо всех силтер глаза. С того места, где только что стоял Повелитель Стражи, слышалисьрыдания — и хотя Грифон ничего не видел, он знал, кто плачет.

Тройя стояла на коленях, правая рука ее была обагрена кровьютого, кто был ей учителем, почти отцом, и кого она только что убила, спасая нетолько Земли Мечты, но и самое дорогое для нее существо.

Повсюду грохотал бой — и никто, кроме Грифона, не слышалтихого, жалобного плача Тройи.

Д`Шай смотрел с вершины холма, как бесчисленная ратьволков-рейдеров штурмует твердыню Повелителей Стражи. Однако легионы солдатбыли скорее военной хитростью. Настоящими завоевателями были Хранители, успешнообъединившие свое колдовское могущество против жителей Сирвэка Дрэгота.Пользуясь своим высоким положением, Д`Шай мог себе позволить переманить уД`Рэка самых лучших Хранителей, верящих в то, что он, Д`Шай, вознаградит ихщедрее, чем его враг.

«Сегодня я избавлюсь от всех врагов, — думал Д`Шай, — и… иот всех страхов».

Вдруг Ворота исчезли, а с юга появился огромный дракон!Д`Шай даже вскрикнул от неожиданности — но затем понял, что это приятель ненавистногоему Грифона.

Внезапно дракон камнем полетел вниз. Д`Шай улыбнулся: быстроже опомнился этот Повелитель Стражи! Он не видел, где именно дракон врезался вземлю, но высота, с которой он падал, давала основания предположить, что отодной досадной помехи Д`Шай избавлен — наверное, навсегда.

Только в этот миг он осознал, какому риску себя подвергает,стоя на вершине безо всякого прикрытия. Он развернулся и быстро зашагал кпалатке, которую соорудили его неживые слуги. Двое из них, стоящие на страже увхода, механически отдали ему честь. Д`Шай не обратил на них ни малейшеговнимания и заглянул внутрь. Вид пленника в кандалах успокоил его. Значит, планостается в силе. Конечно, угроза лишиться помощи Разрушителя пока не миновала,но зато ему удалось выиграть время. И все же нужно…

— Повелитель Д`Шай!

Он отступил от палатки и с нескрываемым презрением посмотрелна фигуру, которая, тяжело пыхтя, карабкалась по склону. Некий безымянныйофицер пехоты, из тех, кому невдомек, что Д`Шаю наплевать на них, хоть бы они ипогибли все разом. Работа его верных Хранителей — вот что имело значение,войска же были всего-навсего уловкой, рассчитанной на то, чтобы отвлечьзащитников Земель Мечты от реальной опасности.

— В чем дело?

— Вожак Стаи Д`Хейн и Вожак Стаи Д`Иссайл запрашиваютсведения о временном исчезнове…

Д`Шай жестом прервал его и мельком глянул на Ворота, которыеснова стояли на прежнем месте и казались нерушимыми: