Виртуальная история: альтернативы и предположения - Ниал Фергюсон

Ранее военные эксперты предполагали, что размещение британских войск поможет обеспечить лояльность американцев, однако факты не подтверждают, что министерство Гренвиля рассматривало возможность сопротивления политике повышения колониальных налогов или необходимость принуждения колоний. Недальновидность Джорджа Гренвиля, однако, разделяли и многие колонисты, включая Бенджамина Франклина. Даже когда в колониях начались протесты против взимания налогов метрополией, колонисты осуждали принцип налогообложения, а не армию как таковую[408]. Лишь позже, в более накаленной атмосфере, рассредоточенные по территории военные части превратились в символ тирании. Однако нельзя назвать эту охоту за ведьмами неизбежной – вполне правдоподобен альтернативный сценарий, при котором не возникло бы таких ярких образов.

Минимальное присутствие армии на территории большинства североамериканских владений Британии не вызывало споров. Отправленные в Америку войска привезли с собой представления о собственной роли в обществе, которые к тому времени укоренились в армейском менталитете Англии: они старались оставаться в стороне от политики. Армия не вмешивалась в колониальные выборы и не контролировала работу колониальных ассамблей. С огромным нежеланием войска взяли на себя роль полиции и стали следить за гражданским порядком. Трений с гражданским населением практически не возникало. Логично спросить, могло ли так продолжаться и дальше. Само собой, это сделало принуждение невероятно сложным. Осенью 1774 г. главнокомандующий британскими войсками в Северной Америке генерал Гейдж справедливо отметил, что ситуацию в Новой Англии уже можно приравнять к восстанию, что имперскую власть можно восстановить только военной силой, что его собственных войск численностью 3000 человек для этого недостаточно, поскольку для восстановления контроля необходима армия численностью 20 000 человек. Его совет был холодно встречен в Лондоне, и соответствующие меры приняты не были[409]. Но как бы развивался конфликт, если бы на ранних этапах в Новую Англию перебросили большое количество войск?

Даже после начала столкновений оставалось множество различных вариантов развития событий. Война была долгой и не имела решительного характера отчасти потому, что это была гражданская война, движимая влиятельными общественными группами, не желающими признавать поражение, и отчасти потому, что конфликт обнажил недостаток выдающихся военачальников на обеих сторонах. Ни британцы, ни республиканцы-колонисты не имели ни единого яркого генерала: не было ни Мальборо, ни Веллингтона, которые провели бы решающие кампании, поэтому война тянулась медленно, а удача сопутствовала то одним, то другим. Томас Гейдж дал хороший совет правительству своей родины, однако не смог подавить революцию в Массачусетсе. Три генерал-майора, отправленные ему на помощь (Джон Бергойн, Генри Клинтон и Уильям Хау), тоже почти ничего не добились. С другой стороны, военных гениев не было ни в рядах мятежников-колонистов, ни в рядах колонистов-лоялистов. В битвах обычно проявлялись упрямая решимость и упорная выносливость, а не умение быстро и триумфально побеждать. Однако с британской точки зрения, войну стоило продолжать, даже если стремительное возвращение колоний было маловероятно: военной силой можно было добиться заключения мира, по условиям которого Британия пошла бы на уступки по спорным конституционным вопросам, но сохранила бы некоторую политическую связь с колониями. В сухопутных сражениях в Северной Америке в разное время побеждали разные стороны, поэтому несложно представить сценарии, при которых даже чуть более успешное британское командование могло бы значительно изменить ход дела[410].

Как оказалось, британская военная операция преследовала две диаметрально противоположные цели, разрываясь между мирным урегулированием посредством переговоров с соотечественниками и решительной военной победой над противниками ценой их жизни и собственности[411]. Не было согласия и по вопросу о том, стоит ли содержать крупные базы на американском побережье, тем самым контролируя американскую торговлю, или лучше завоевать обширные территории в глубине материка, часто вступая в союз с лоялистскими силами[412]. Британские власти не изучили эту социальную прослойку, что также стало важной чертой конфликта. Из-за недостатка подготовки в предыдущие десятилетия в период революции “потенциально огромная военная сила лоялистов оставалась инертной и почти не использовалась для подавления восстания”[413]. Лоялисты, в свою очередь, были наиболее информированными и беспощадными критиками британских военачальников. Джозеф Галлоуэй задал вопрос:

Хау не смог разгромить армию Вашингтона на Лонг-Айленде и при реке Делавэр осенью 1776 г., хотя и казался способным на это; Бергойн не сумел заманить американские войска в засаду, которая изменила бы исход последующей битвы при Саратоге; американская армия спаслась от британских преследователей после битвы при Коупенсе; Вашингтон решил в конце 1781 г. ударить в южном направлении, вместо того чтобы осуществить запланированное наступление на Нью-Йорк, что привело к капитуляции при Йорктауне, – военная история Американской войны за независимость полна критически важных моментов, в которые иное решение могло оказать огромное влияние на итоговый результат.

Явные предначертания? Отрицание американских гипотетических сценариев

Детали военного конфликта имеют более серьезное значение. Есть мнение, что при другом течении войны в боях родилась бы другая Америка. Если бы британские войска сражались успешнее и потерпели бы поражение только из-за более систематической реакции Америки, “могла бы сложиться совершенно иная американская народная культура, акцент в которой делался бы на государстве, а не на личности, на обязанностях, а не на правах”[415]. И все же в перспективе военный конфликт был столь же неопределенным, сколь поразительно определенным кажется в ретроспективе его исход. Американские историки того времени, изучавшие революцию, прекрасно понимали это, поскольку снова и снова сталкивались с нелепым фактом, что исходы битв зависели от мелочей. С тяжелым сердцем они замечали, как выразился Уильям Гордон, что “от случайностей такого рода, возможно, зависит взлет и падение великих держав и будущий перенос власти, славы и богатств, наук и искусств из Европы в Америку”[416]. Не приходящие к однозначным выводам рассуждения Гордона о подобных случайностях, замечает современный аналитик, знаменуют собой тот момент, в который историки порвали со своим пуританским, предопределенным прошлым и попытались придать историческую неумолимость силе случая и снабдить свою новую республику серьезным, профессиональным описанием ее происхождения. Однако освободились они лишь частично. Они