Время банкетов - Венсан Робер

Либералы, разумеется, смотрели на дело совсем иначе. Согласно «Мемуарам» Одилона Барро, написанным, правда, тремя десятками лет позже:

Вероятно, мы никогда не узнаем имен всех этих шести сотен подписчиков, поскольку подписные листы не сохранились; спасибо газетчикам уже за то, что они опубликовали имена депутатов, участвовавших в банкете, об остальных же они высказывались примерно так же, как лионский «Провозвестник»: «В собрании приняли также участие многие почтенные граждане и писатели». Тем не менее очевидно, что никаких приказчиков и мастеров, никаких малоимущих и малозначащих людей в этом собрании оказаться не могло: хотя места стоили дорого и в прямом, и в переносном смысле, деньги по подписке были собраны очень быстро[331]. «Коммерческая газета», со своей стороны, уточняет: «Среди гостей были многие выдающиеся адвокаты, многочисленные коммерсанты, в том числе г-да Фульд, Доминик Андре, Буватье, Бессон, Жиске; а также большая часть избирателей, которые исполняли обязанности секретарей и поверщиков на последних выборах». Имена адвокатов, упоминаемых в других отчетах, вполне предсказуемы: Барт и Мерийю, бывшие карбонарии, присяжные защитники либеральной прессы, а также Изамбер, блестящий адвокат при Государственном совете и Кассационном суде. Изамберу составляли компанию два самых знаменитых его клиента, уроженцы Мартиники Фабьен и Биссет, которых преследовали на родине за распространение крамольной литературы, а точнее говоря, за призывы к отмене рабства, и которые избежали каторги лишь благодаря умелой защите. Следует подчеркнуть также, что среди «коммерсантов» упомянуты два банкира, которых ждало большое будущее: Жиске, сделавшийся при Июльской монархии префектом парижской полиции, и Фульд. Так вот, оба они, так же как и упомянутый выше Буватье, были выборными членами парижского коммерческого суда. Что же касается Вассаля, депутата от департамента Сена, которого «Белое знамя» обвиняет в том, что он вышел на балкон ресторана и призывал толпу кричать: «Да здравствует Хартия!», он в то время возглавлял этот самый коммерческий суд. Как и в провинции того времени, участие в банкете этих нотаблей, пользующихся уважением своих собратьев и славящихся порядочностью и независимостью, есть знак окончательного расхождения между деловыми кругами и властью, которая видит надежную опору только в земельной аристократии и, быть может, еще в народных массах.

Какой политический урок можно извлечь из успеха парижского собрания? Успеха очевидного, не в обиду будь сказано роялистским газетам: иначе как объяснить обилие брани, которой они осы́пали участников банкета, — брани, особенно заметной на фоне презрительного равнодушия предшествующих дней? До банкета роялисты полагали, что достаточно будет высмеять мероприятие, назначенное на 1 апреля. На следующий день оскорблениями разразились только ультраправые газеты с «Белым знаменем» во главе. «Французская газета» и «Ежедневная» опубликовали большие статьи лишь в начале следующей недели — запоздалая контратака. Куда более интересны два комментария, сделанных либеральными газетами по свежим следам, но с некой критической отстраненностью. Газета «Время» писала 3 апреля 1830 года: «Банкет, устроенный в честь депутатов от Парижа и департаментов, достоин, по нашему мнению, особого внимания. Многочисленность уз, связующих Париж со всеми частями королевства, многочисленность жителей департаментов, которые проживают в столице, приносят сюда впечатления и пожелания провинциальных жителей и обладают здесь немалым весом, сообщают, по всей вероятности, мнениям, изъявляемым в Париже, характер достаточно общий, чтобы по ним можно было судить о мнении всей Франции»; другими словами, успех этого банкета должен ободрить провинциальных либералов, имеющих в Париже друзей и корреспондентов, и убедить их без колебаний последовать примеру парижан. Более политичный «Земной шар» объявлял в тот же день, по всей вероятности устами Ремюза или Дювержье де Орана:

Анализ, как почти всегда в «Земном шаре», выполнен превосходно. Все условия, которые сделали бы возможным компромисс между королем и нацией на английский манер, изложены здесь твердо, но бесстрастно, с отказом от оскорблений и полемики, с желанием подчеркнуть прогресс политических нравов, который позволяет надеяться, что открытых столкновений можно будет избежать, призраки прошлого — изгнать. Проблема, на что намекает сам журналист, заключалась в том, что при дворе никто не мог не только согласиться с этим анализом, но даже уделить ему хоть какое-нибудь внимание. Разумный политический наблюдатель смог бы это сделать; такой человек, как Мартиньяк, без сомнения, прекрасно бы это понял; серьезность положения сознавал и Виллель. Но Карл Х, насколько можно судить, читал только «Французскую газету», а о тонкости ее умозаключений и умении различать детали, по крайней мере в том, что касается этого случая, читатель уже мог составить представление; мистическая камарилья, окружавшая короля, была ослеплена воспоминаниями о Революции. Произнесенный на банкете тост показался оскорбительным, да и другие особенности этой мирной манифестации сделали ее в глазах роялистов нестерпимо дерзкой, чтобы не сказать совершенно мятежной.

Как ни странно, банкет в «Бургундском винограднике» сохранился в памяти следующих поколений благодаря спору, который в конечном счете остался без последствий. Во время подготовительного собрания произошла размолвка между руководителями общества «Помоги себе сам». Республиканское меньшинство с Годфруа Кавеньяком во главе с негодованием отвергло предложенный тост. «Чтобы мы отдавали дань почтения королевской власти! Никогда в жизни! Если мы не сумеем воспротивиться подобной низости, то встанем и разобьем свои стаканы в знак протеста; это решено». Одилон Барро, председательствовавший на собрании, сумел посредством рациональных политических аргументов, смешанных с внятными угрозами, спасти банкет и единство либеральной оппозиции в противостоянии с министерством. Кавеньяк и несколько его друзей обиделись, но скандал устраивать не стали. Все прошло спокойно[332]. Тем не менее эпизод этот очень скоро сделался легендой среди республиканцев, которые даже стали считать его символическим рождением своей партии. И вслед за Луи Бланом все историки республиканского направления вплоть до Жоржа Вейля и Себастьена Шарлети рассказывают о нем, недооценивая при этом, как мне кажется, истинное значение банкета в честь двухсот двадцати одного депутата[333].