Время банкетов - Венсан Робер

Восшествие на престол графа д’Артуа, ставшего Карлом Х, напротив, возродило в умах французов мечты. Мечты о монархии-кормилице, о которых поведал своей пастве архиепископ Санский монсеньор де Ла Фар, весьма близкий к новому государю. По его словам, «подобно благодетельному светилу, которое освещает и животворит природу, король дарит жизнь всем своим подданным и позволяет расцветать и благоденствовать всему, что его окружает»[354]. Несколькими годами позже в статье под названием «О влиянии государственного правления на народы» некто аббат де Бельмон стремился убедить своих читателей, что во Франции вот-вот наступит золотой век: «Всякий разумный человек, который не захочет подчинить свои прихоти и страсти верно понятым интересам, сделается покорным по расчету, а вернее сказать, повинуясь естественным образом этому благодетельному влиянию, он сможет пожинать самые превосходные плоды; так наши тела укрепляются и процветают, как бы невзначай, под влиянием благодетельного солнца и благоприятного климата»[355]. Так вот, то, что может показаться маргинальными разглагольствованиями экзальтированных теологов, на самом деле отвечало весьма конкретной политической реальности, ибо король еще вполне мог выступать — во всяком случае по отношению к бедным — в качестве распределителя продовольствия, отца-кормильца. Возьмем, например, официальный отчет о въезде короля Карла Х в Лилль.

Замечу, что выражение «изголодавшегося по встрече со своим королем» подчеркнуто не мной; так в оригинале. В самом деле, муниципалитет предусмотрел в связи с приездом короля раздать двадцати тысячам неимущих жителей города 30 000 килограммов хлеба, 6000 литров вина, 18 000 литров пива и 5000 франков серебром[356]. Теперь становится понятно, что если в царствование Людовика XVIII администраторы смотрели довольно равнодушно на раздачу хлеба по окончании либеральных банкетов, то в царствование его преемника власти сделались куда более бдительны: во время приезда Жиро из Эна в Шинон местная полиция разрешила шести комиссарам банкета раздать хлеб бедным только на дому, а не в публичном месте, как предусматривалось первоначально. В Родезе в июле 1830 года организаторы либерального банкета собирались раздать бедным мясо и вино, но власти этому воспротивились[357]. Король не мог уступить либералам и филантропам право раздачи благодеяний; заниматься этим пристало только ему одному.

Король был в этом тем более заинтересован, что его статус посредника между подданными и Всевышним, «второго величества после величества Божьего», как говорили прелаты, свято чтившие традиции Старого порядка, не должен был подвергаться ни малейшему сомнению. Очевидно, что именно с этой целью была устроена коронация в Реймсе; как показано в недавнем исследовании, речь шла не просто о том, чтобы возродить церемонии Старого порядка, модернизировав их в микроскопических дозах, но о том, чтобы восстановить мистическую связь между короной и Небом[358]. Эта сторона дела не выходила на передний план, потому что Карл Х сам не верил в собственную целительную силу, о чем свидетельствует, по мнению Марка Блока, произведенная им модернизация древней формы. Вместо ритуального «Король руки на тебя возлагает, Господь от недуга тебя исцеляет» он произнес самую обыкновенную фразу: «Господа, я от всего сердца желаю, чтобы вы поправились». Однако пылкая набожность короля и его любовь к церемониям находили выход в другом действе, гораздо менее известном, но имевшем сходные теологические и политические подтексты: с 1816 года оно совершалось ежегодно в Страстной четверг в галереи Дианы; это так называемое «омовение ног»[359].

Что же там, собственно, происходило? Вот что пишет «Французская газета» 9 апреля 1830 года:

Из либеральной «Парижской газеты» мы знаем, что на церемонии присутствовали госпожа супруга дофина и герцогиня Беррийская, а апостолов изображали дети, и каждому из них после омовения ног король вручил «тринадцать монет по двадцать франков в мешочке, расшитом королевскими лилиями», а затем подносил каждому из них тринадцать блюд, фунт хлеба и кувшин вина. Описание, сделанное герцогиней де Майе, хотя и относится к чуть более раннему периоду, совпадает с процитированным нами полностью, за исключением мелких деталей[360]. Смысл этой архаической церемонии был совершенно ясен для всех: с одной стороны, точно так же как причащение под обоими видами, она указывала на сакральный статус государя, поскольку он был единственной мирской особой в королевстве, имеющей право участвовать в подобном ритуале, который уравнивал его с папой и епископами, слугами Иисуса Христа[361]. Церемония эта неопровержимо свидетельствовала о том, что источник королевского могущества заключается в божественном благословении, ведь король в этот день отождествлял себя с Христом, омывшим ноги апостолам. Реставрированная монархия зиждилась на божественном праве, и описанная церемония доказывала это гораздо убедительнее, чем лечение золотушных возложением рук, с которым она была исторически связана; Марк Блок показал, что в Новое время французские и английские короли возлагали руки на золотушных в Страстной четверг, а перед этим омывали ноги бедным. В Англии обе церемонии прекратились почти одновременно, в период между восшествием на престол Вильгельма Оранского и воцарением первого короля Ганноверской династии[362].