Все дороги ведут в Рим - Роман Буревой

Её губы послушно открылись, дыхание слилось с его дыханием. Уступая его напору, она опрокинулась на ложе.

Она не сопротивлялась. Как она могла сопротивляться? Он – Аппий Клавдий и её Ицилий в одном лице.

– Э, ребята, здесь очень тонкие перегородки, – попытался предостеречь их Гет.

Но поздно! На пороге триклиния уже стояла Норма Галликан.

– В моем доме прошу вести себя прилично, Август! – Голос её дрожал от возмущения.

Маргарита вырвалась из объятий Постума и бросилась вон.

Ну вот… А ведь она готова была на все.

– Один невинный поцелуй, – сказал Постум, дерзко улыбаясь Норме. – На прощание.

И спрятал за спину кинктус Маргариты. Это все, что он успел…

«Мы решили последовать примеру Сенеки и посылать читателям в каждом номере цитату из древних авторов. Как некий подарок.

Итак, первый такой подарок… «Не может быть честным то, что несвободно: где страх – там рабство». А теперь угадайте сами, чьи эти слова».

«Акта диурна», 4-й день до Календ июня[29]

Марция встала, накинула персидский халат и вышла на галерею. Сад был залит утренним солнцем. Лучи пронизывали пышную тропическую зелень. Там и здесь прятались в изумрудной листве мраморные скульптуры. Марция спустилась в сад. Вымощенная цветными камешками дорожка вела к фонтану. Козлоногий сатир предавался Венериным утехам с молоденькой Нимфой. Могучий торс сатира, его руки с рельефной мускулатурой контрастировали с уродливыми ногами. Лицо сатира с тонким носом и высоким лбом исказила мучительная гримаса. Все тело его изогнулось в ожидании Венерина спазма. А нимфа, казалось, и не замечала, что сатир тешится с нею, – одной рукой она опиралась на крепкое плечо любовника, другой придерживала раковину, изливавшую на голову мраморного сатира струю воды. И оттого лицо сатира казалось живым.

Этот мраморный фонтан Марция изваяла сама.

Несколько мгновений она вглядывалась в лицо сатира.

– Почему ты оставил меня, Элий? Ведь я тебя любила…

Но мраморный сатир не ответил. Он был занят своей Нимфой. Марция сделала шаг в сторону, чтобы лучше видеть лицо сатира. И чтобы он мог её видеть. Может быть, тогда он ответит? Но сатир молчал. Журчала вода.

Смуглолицый юноша в пёстрой накидке подошёл и с поклоном отдал Марции записку. Она развернула. Ряд цифр. Какие-то значки. Посторонний не понял бы ничего. Она поняла. И улыбнулась. Дела шли очень хорошо. Даже слишком.

– Тебя хочет видеть доминус Пизон, – сообщил мальчик.

Вот как? Марция не удивилась. Почти. Все когда-нибудь случается. И даже приходит минута торжества. Хотя и запоздало приходит.

Она кивнула едва приметно, и мальчишка убежал. Она отвернулась, делая вид, что любуется фонтаном. На самом деле следила краем глаза за дорожкой.

А по дорожке к ней шёл Пизон. Он состарился, похудел, постарел. Прежде наглое, теперь лицо его было почти печальным. То есть наглость сохранилась, конечно, но появилось что-то новое. Он смотрел на Марцию с каким-то молитвенным выражением. Она улыбнулась ему. Надо же. Кто бы мог подумать! Она желала его видеть! Годы могут изменить многое. Годы – они как освещение. Свет меняется, чёрное кажется белым, белое погружается во тьму.

– Говорят, ты стал втрое богаче прежнего? – спросила она вместо приветствия.

– Рад видеть тебя, боголюбимая Марция. Ты стала ещё прекраснее.

– А ты ещё больше разбогател.

– Ты счастлива здесь?

– Я безмятежна.

Пизон глянул на мраморного сатира. Заметил сходство или нет? Заметил, конечно. Он неглуп. Очень даже неглуп. Может, поэтому Марция за него и вышла когда-то. Пизон ещё больше нахмурился:

– Чем он тебя так привлекал?

Марция улыбнулась:

– Глубиной души.

– А может, глубиной проникновения в вагину?

– Может быть. Поговорим лучше о деньгах.

– Тебе нужны деньги? Сколько? Миллион? Три? Десять?

– Ты готов дать мне десять миллионов? – Марция перестала улыбаться. Если Пизон готов при первом требовании выложить для неё десять миллионов, это значит – с ним случилось что-то серьёзное.

– Готов, – сказал он тихо. – Но только на что?

– Я жертвую огромные суммы на детские приюты, – она сделала заметное ударение на слове «детские».

Он знал об этом. Он многое про неё знал – и про приюты, и про то, что она дала три миллиона на приют для инвалидов армии Руфина.

– Хочешь, позавтракаем вместе? Мой повар варит прекрасный кофе.

– От кофе я не откажусь. – Пизон был смущён и неловок. Таким она его не видела. Даже при первом свидании он был куда больше уверен в себе. – Хорошо, что я тебя увидел. Хорошо. – Он вновь глянул на сатира. – И, пожалуйста, уйдём отсюда.

– Тебе неприятно на него смотреть?

– А ты как думаешь?

Они прошли на террасу. Слуга в просторной белой тунике принёс кофе.

– Расскажи, чем ты занят. Много заработал на строительстве канала? – спросила она насмешливо.

– А мы ведь все ещё муж и жена. – Он бросил на неё выжидательный взгляд. – Мы могли бы вновь быть вместе.

– Ты думаешь, я могу простить тебя? После того, что вы на пару с Бенитом сотворили со мной?

– А ты разве мало причинила мне боли? Если бы ты знала, как мне плохо. У меня нет ни минуты покоя. Постоянное страдание. Ежесекундное, ежеминутное. Боль почти физическая. И я не могу справиться с ней. Я ни в чем не могу найти покоя. Ни в чем. – Он замолчал. Она тоже молчала.

– Смешно, – сказала наконец.

– Что – смешно?

– Я убежала ото всех. А теперь рада, что ты меня разыскал. Именно ты.

Он накрыл её ладонь своей и сжал пальцы.

– Мы были созданы друг для друга, Марция. – Он улыбнулся. – А ты этого не поняла.

– Я поняла, – отвечала Марция. – Теперь.

Утром она разбудила его поцелуем. Комната была вся затянута бледно-розовым виссоном. Платком из розового виссона она прикрыла ему лицо. Сквозь ткань Марция показалась ему юной – как прежде. Будто не было четверти века расставания. Будто ещё вчера они поженились. Как он жил все эти годы без неё? Ему казалось это немыслимым. Невероятным.

Потом она лежала в ванне, наполненной до краёв молоком, а он сидел рядом. Ванны с молоком – это подражание Поппее, янтарноволосой жене Нерона. Поппея купалась в молоке, пытаясь сберечь свою удивительную красоту. А может, желая поразить воображение римлян. Молоко, в котором купается Марция, потом раздают на рынке бедным. Все знают, что это за молоко, но всякий раз случается давка и драка: все хотят получить хоть кружку молока, в котором купалась боголюбимая Марция. Ведь этот городок процветает благодаря ей и её богатству. Если однажды толпа вдруг не возжелает больше подачек, опрокинет бочки, побьёт раздатчиков и кинется громить виллу Марции, Пизон не удивится.