Опосредованно - Алексей Сальников

Казалось бы: чего проще, спроси у другой дочери, раз у тебя их две, вторая хотя бы в общих чертах должна представлять, что творится с первой. Но нет. Вера была в полном недоумении. И это было не то фальшивое недоумение, когда широко открываются для наигранной честности глаза, руки прикладываются к груди. «Мама, я не знаю», – просто отвечала Вера с какой-то усталостью, что после первой ссоры, что после второй. После второй добавила: «Мне легче было бы, если Женька начал бы чудить вот так. Я бы знала, что он о другой там думает, или я ему надоела, что-нибудь такое, короче, а сейчас она просто чужая становится иногда, какие-то у нее секреты, о которых она говорить не хочет, это обидно. У нас до сих пор есть такие обоюдные тайны, про которые ты не знаешь, они уже такие забавные, но хотя бы какой-то… клей между нами».

Опрос учителей показал, что в школе у Ани все в порядке, поскольку травля исключалась и по той причине, что Аня сама по себе, вне семьи, была веселой, шутливой, с ней было очень легко, всегда она готова была помочь и на контрольной, и с домашней работой, могла нарисовать что-нибудь, да и Вера не допустила бы никаких шуток в ее адрес. Парочка парней по Ане даже как бы сохла, один ходил с ней вместе в изостудию, больше для того, чтобы провожать. Валентинок она получила восемь штук, а это что-нибудь да значило.

Женя что-то знал, но сказал: «Я не уверен». «Да ты хотя бы скажи, в чем ты не уверен, Женечка», – взмолилась Лена, когда воспоминания о прошедших скандалах были еще свежи и очень не хотелось новых. «Это совсем глупо будет, если ошибаюсь, поэтому лучше не надо, – попросил Женя, – но она не беременная – это точно, не переживайте». «Да уж лучше бы!» – воскликнула тогда Лена.

Разговоры с Ольгой тоже ничего не дали. Отчасти она переняла материнскую прямоту, поэтому попробовала объяснить все через ПМС. «И даже не близко!» – возразила Лена. «Тетя Лена, совсем не понимаю, чем вы можете быть недовольны, – ответила тогда Ольга. – Ну, мало ли, чем она сейчас одержима. Я в ее возрасте по рэперу какому-то сохла, и от его карьерных поворотов и всяких слов в интервью и текстах бесилась или радовалась, потому что мне казалось, что они то приближают его ко мне, то от меня отдаляют. А сейчас даже вспомнить не могу, как его звали, блин! А ведь вся стена плакатами была увешана и журнальными вырезками, и в тетрадку были переписаны все песни. Бред какой. Хотелось почувствовать, как-то поучаствовать в том, что он делает, а когда от руки пишешь, получается, будто сама это делаешь».

«В этих словах есть резон, – заметил Владимир, когда Лена передала ему Ольгины слова. – Дуэт “Кар-Мэн” распался, так я неделю чуть не в трауре ходил, песни переслушивал. Встал на сторону Лемоха, как сейчас помню, хотя не помню – почему, собственно. Кажется, впечатлился тем, что он головой на кирпиче спит, чтобы прическу перед концертом не испортить. А сейчас Ане вполне может какой-нибудь ютубер нервы мотать. Надеюсь, она не в Хованского или Убермаргинала втюхалась, потому что это был бы прямо конец от гиеньего смеха и того и другого в случае возможного успеха. Мэд еще туда-сюда, на Корморана Страйка из сериала похож, Зулин, вот – просто идеал, так и вижу их вместе лет через пять. Но идеальнее всего – Кристофер Одд, но это очень маловероятно по многим причинам». «С тобой невозможно серьезно разговаривать», – сказала Лена. «Отож», – ответил Владимир.

Впрочем, проблема исчезла на время будто сама собой, как Лена и надеялась. В какой-то момент Аня была замечена за нежной перепиской в телефоне, да еще с таким уютным хихиканьем при каждом ответном сообщении, даже не окрысилась на Владимира, когда он рискнул спросить, с кем это она так, получил такой же, как у Веры, ответ: «Ни с кем». (Вера так отвечала, даже если переписывалась с Женей.) В День города она ушла гулять отдельно от всех тех близких, кто собирался шлындать по центру, то есть Веры, Жени и Вовы, а Лена этих скоплений не любила. Заранее строго было оговорено на тайном семейном совете, что никто за Аней не следит, пусть все будет, как будет. «Мне трудно будет от этого удержаться! – признался Владимир. – На горизонте моего отцовского воображения, как ни крути, а все же маячит такой обаятельный Гумберт, искусствовед почему-то, или художник по декорациями в оперном театре, такой, значит, с кашне, как петля, и в целом, в прикиде таком хипстерском, хотя у него у самого трое детей, ровесников моих. Вот такая картинка вырисовывается у меня».

Анютины ночные чаты, вообще, все ее такое приподнятое настроение, когда она весело вваливалась в квартиру, не прекращая смотреть в телефон, где часто отзывались одинаковым звоночком догоняющие друг друга послания, непрерывное ее рассеянно-веселое «ага-ага» в ответ на любые вопросы прекратились в конце ноября, и тогда же Анюта впала в совсем черную меланхолию. Она была полна такой тоски, что даже не скандалила. В школу она ходила, как автомат. На все вопросы Лены, Владимира и Веры спокойно отвечала: «Ничего», но за те несколько недель, что длилась у нее эта печаль, она успела сильно утомить Никиту тем, что, как только он появлялся в доме, хватала его поперек живота и тащила к себе на колени при любом удобном случае. Он, кажется, стал ее избегать, спасаясь на руках других людей.

Между вечерними уроками и сном она просто лежала на кровати и слушала музыку в наушниках, словно что-то сильно обдумывала, и именно вот эта вот задумчивость очень тревожила Лену: очень уж решительным становился подбородок Ани, когда она лежала, скрестив ноги и сложив руки на груди, – это походило на планирование чего-то, потому что походило на шевеление нижней челюсти спорт- сменами перед прыжком через планку.

«Может, пришло уже время поделиться своими подозрениями?» – взъелась на Женю Лена. «Это не то, – сказал Женя, смущаясь. – Я думал, она в интернет-конкурсе участвует, но он уже давно прошел, а она туда свои работы посылала, но даже в финал не попала. Но это еще летом было. Это явно не то». «Это, Женечка, явно не то! – заявила Лена. – Тут не надо быть особо умным, чтобы понять, что ее кто-то бросил. Или, там, разрыв произошел! Меня просто интересует: кто, когда, что и как». Этот шипящий разговор происходил на кухне, в ожидании Никиты и Владимира, как раз после того, как Лена решилась на поездку и даже перезвонила институтской подруге, которая успела поделиться тем, что у нее четверо и что она ни дня в школе не проработала. Завершив беседу, Лена еще заглянула к Ане, чем расстроила себя и решила вцепиться в Женю. В такой последовательности это происходило.

«Он не знает, – таким же шепотом, как и остальные, заявила Вера, – и я не знаю. И вообще, давайте я после каждой ссоры с Женечкой тоже буду вот так падать и слушать что-нибудь. Это уже не смешно. Она и мне отвечает “ничего”. Прямо бесит уже».

Теснимые с одной стороны Аней, а с другой – Леной, Вера и Женя выбрали сначала путь непротивления злу насилием и пытались игнорировать то, что происходило; Вера сама пробовала давить на сестру своим весельем, по большей части наигранным; когда это не сработало, Женя с Верой придумали чаще пропадать где-нибудь, постепенно расширяя культурную программу своих похождений от пиццерий и кино до прогулок в театры и музеи, потому что зависать на даче им запретили, а так бы они там и сидели, тратя время на поцелуи. На этот раз никакой цели у их прогулки не было, идея прошвырнуться была вызвана давлением Лены, и сразу, всячески отшипевшись, они засобирались, Женя просто оделся, а Вера так, чтобы слышно было, что она раздражена. Лена боялась, что Анюта будет длить свою хандру настолько, что они это перестанут замечать, начнут вести себя так, будто нет ее дома – и все. Это был один из двух самых плохих исходов. Пока Вера бесилась – все было относительно в порядке, так что имелась возможность спросить без раздражения, не забыла ли она телефон и когда планирует вернуться. Вера выразила надежду, что никогда, что по пути их украдут пришельцы, и хотя вертелась у Лены на языке шутка про песни Веры, которые помогли бы освободиться из любого плена, высказывать ее Лена не стала.