Сквозь три строя - Ривка Рабинович

Посещение двух музеев, единственных в городе, прошло легко, потому что мне не надо было ничего делать – только привести ребят к музею, а там с ними уже занимались профессиональные гиды. С политзанятиями было сложнее.

В то время, в 1955 году, наблюдалась настоящая вакханалия между СССР и Индией. Свой час теоретической беседы я посвятила этой теме. Известно, что СССР долгие годы был в изоляции на мировой арене и всегда страдал паранойей по отношению к внешнему миру, видел во всех странах врагов, готовых на него напасть. И вдруг – дружба с другим государством, да еще таким большим, как Индия! Я старалась представить ребятам класса эту дружбу как большое достижение советской внешней политики.

После моей беседы настало время для вопросов и ответов. Я опасалась, что вопросов не будет: ученики казались равнодушными, едва ли они разделяли мой энтузиазм. Это было бы провалом занятия. Но, вопреки моим опасениям, вопросы были.

Один не по возрасту смышленый мальчик спросил:

– Что выигрывает Советский Союз от дружбы с Индией? В чем, собственно, состоит значение этой дружбы?

– Как это «что выигрывает»? – сказала я с деланым недоумением. – Выигрывает друга в мире!

– Ну ладно, есть друг, – сказал мальчик, явно не удовлетворенный моим ответом. – И что дальше? Что делать с этой дружбой?

– Главное значение этой дружбы, – ответила я, – заключается в том, что мы можем быть уверены: Индия никогда не нападет на нас!

Это уже было что-то конкретное. Это все поняли. Одним врагом меньше в большом враждебном мире.

Мы еще немного поговорили о взаимной торговле и поездках артистов – наших в Индию и индийских к нам. В целом можно было сказать, что политзанятия прошли неплохо.

Уходя домой, я думала: дети умнее, чем я думала. Видимо, многие из них чувствуют фальшь всей этой шумихи вокруг Индии, с ее песнями, танцами и взаимными визитами лидеров. Они, несомненно, понимают, что и без этого колокольного звона Индия никогда не напала бы на Советский Союз. Но об этом мы не говорили. Это политика правительства, ее не критикуют. Правила игры понятны всем.

Как и все, я получила зачет за педпрактику. И все же во мне осталось щемящее чувство неудовлетворенности. Себе я не могла лгать: по сути дела, я уклонилась от настоящей работы с детьми. Утешала мысль, что с уроками, где надо будет объяснять материал по математике и физике, я справлюсь лучше.

Одно мне было ясно: работа учителя – не мечта моей жизни. Эту профессию, как и мужа, я выбрала за неимением другого выхода. Яша был единственным мужчиной в Парабели, за которого я могла выйти замуж; учительский институт в Колпашево был единственным местом, где я могла учиться. Два выбора – и оба плохие. Результаты этих двух решений мне придется преодолевать всю жизнь.

В феврале должен был собраться 20-й съезд КПСС, первый после смерти Сталина. Москва была охвачена тревожным ожиданием, которое дошло и до нашей глуши. Никита Хрущев, всесильный генсек партии, уже зарекомендовал себя как непредсказуемый человек. По слухам, он намеревается изменить облик страны.

Съезд прошел, но, в отличие от предыдущих съездов, доклад генсека не был опубликован. Сообщения в печати о съезде были краткими. Иностранные корреспонденты, даже из дружественных стран, не были допущены в зал во время доклада Хрущева. Все это лишь усиливало любопытство и брожение в обществе.

В кратких сообщениях в печати появилось новое словосочетание: «культ личности». Не было нужды в объяснениях, о какой личности идет речь. Было сказано только, что генеральный секретарь Хрущев в своем докладе призвал положить конец этому явлению.

Прошло около месяца. Не знаю, так ли было в Москве, но у нас в провинции уже начали успокаиваться и забывать об этом событии – до тех пор, пока дирекция института не объявила о созыве общего собрания всех преподавателей и студентов. Большой актовый зал был наполнен до отказа. Общих собраний преподавателей и студентов до того никогда не созывали.

И вот началось невероятное: парторг института начал читать секретный доклад Хрущева на 20-м съезде. Слово за словом, без сокращений.

«О ликвидации культа личности Сталина и его последствий» – одно заглавие уже вызвало дрожь у присутствующих. С каждой строчкой, с каждым прочитанным абзацем усиливалось ощущение землетрясения. Все мы помнили нескончаемый поток портретов, плакатов и кинокадров, восхваляющих Сталина, стихи и песни, написанные о нем, в то время как в зале звучали слова о чудовищных преступлениях, совершенных этим человеком. В докладе он изображался как инициатор террора против верных коммунистов, его недавних соратников. Речь шла о показательных процессах против знаменитых лидеров, обвиненных в фантастических преступлениях наподобие «измены родине», шпионажа в пользу вражеских государств…

Оказалось, что все было сфабриковано по указанию Сталина, а «признания» были выбиты из подсудимых с помощью жесточайших пыток, которые человек не способен выдержать.

По словам докладчика, Сталин ежедневно подписывал составленные его помощниками списки партийных работников второго и третьего ранга, подлежащих казни без суда или, в лучшем случае, заточению в лагеря, где их использовали как бесплатную рабочую силу в урановых шахтах, на рытье каналов и на работах по осуществлению других грандиозных проектов «пятилеток индустриализации». Чаще всего и это кончалось смертью от непосильного труда и истощения.

Зачитывание списков уничтоженных, даже малой их части, вызывало содрогание. Мы сидели, как загипнотизированные, время от времени бросали взгляды на других, не веря, что это происходит в действительности, что это не приснившийся нам кошмар.

Мысленным взором я видела свои учебники для 3-го класса, с вымаранными фотографиями и кусками текста. Теперь я знала: не слова и не фотографии – целые жизни были стерты. Не жизни врагов народа, как нам объясняли, а жизни жертв террора, который вел Сталин против собственного народа.

Хрущев постарался усилить эмоциональное воздействие доклада цитатами из писем арестованных коммунистов Сталину: они были уверены, что их арестовали по ошибке; клялись в верности партии, в преданности ее вождю; описывали тяжелые пытки, которым их подвергают. Они наивно верили, что «отец народов» не знает об этих ужасах – ведь невероятно, что он позволяет им свершаться! Эти потрясающие письма не изменили судьбу их авторов. Едва ли они вообще дошли до адресата.

Очень многое было сказано в этом докладе – но еще больше было невысказанного. Ведь ясно, что Сталин не действовал в пустом пространстве, что у него было много помощников, которых он время от времени превращал в жертвы и заменял новыми. Одним из таких помощников был сам Хрущев. Но выше персональных аспектов стоял кардинальный вопрос: как могло случиться, что в стране, в которой власть принадлежит компартии, свирепствовал террор против коммунистов? В стране, претендовавшей на роль путеводного маяка для трудящихся всего мира?