Таматарха. Крест и Полумесяц - Роман Злотников

– Хотите вина, господин?

Ласковый, воркующий девичий голос вырвал меня из собственных мыслей, заставив сосредоточиться на обратившейся ко мне красавице. Мои глаза скользнули по милому, смазливому личику и опустились ниже – к просвечивающим сквозь легкую ткань соскам не очень большой, но явно угадывающейся груди. В горле мгновенно пересохло.

– Пожалуй… Конечно, хочу!

Девушка лукаво и в то же время мило улыбнулась мне, наполняя ловко подхваченный со стола кубок. Я замер, не в силах более произнести ни слова – понял, насколько двусмысленно прозвучало мое согласие. И не то чтобы я ханжа или не привык общаться с женщинами. Но, скажем так, после уклада традиционной православной семьи – своей собственной и всех тех, что я видел и знал по Новгороду или Тмутаракани, – подобная доступность и даже открытая провокация со стороны прекрасного пола несколько выбили меня из седла. Вот уж действительно, нравы Византии в последние годы стали буквально копировать разгульную жизнь Древнего Рима!

Вежливо кивнув чаровнице, я пригубил сладковатого вина и наконец-то добрался до мясного ассорти. Мое внимание привлекла птица, если не ошибаюсь, фазан, целиком запеченный на углях и начиненный рубленой рыбой без единой кости. Вкус фантастический, еда буквально растаяла во рту! А уж после конного перехода длиной в целый день, да еще практически на голодный желудок – с утра мне удалось пожевать малую краюху хлеба да тонкий ломтик соленого сала (грекам это традиционное русское яство отлично известно[41]). Я почувствовал себя просто новым человеком! Ну теперь можно и к императору подойти.

Неожиданно мое внимание привлек раздавшийся от колонн, окружающих залу, тонкий полувскрик-полуписк. Голос показался мне знакомым, и прежде, чем осознал свои действия, я двинулся на источник звука, непроизвольно обхватив рукоять клинка. Писк больше не повторялся, но вместо него послышалась какая-то возня. Я ускорил шаг, и моим глазам предстала откровенно безобразная сцена: ту самую девушку-прислужницу, наливавшую мне вино, схватили двое франков. Один крепко сжал ее кисти, второй рукой закрыв рот, другой задрал подол, оголив крепкие девичьи бедра. Зарычав от злости, я двинулся к насильникам, на ходу доставая меч – но тут вдруг увидел гвардейцев, стоящих у стены и равнодушно следящих за изнасилованием. Беспокойство мелькнуло в их глазах только при моем появлении.

Что я творю?! Судя по реакции варягов, подобные сцены в порядке вещей. А учитывая откровенный наряд нимфы и обилие вина на пиру, происходящее здесь было вполне предсказуемо. Другими словами, губернатор, устроивший прием высшим офицерам императора, собрал прислужниц, вполне доступных для любовных утех.

Идиот, чуть не вляпался в разборку с воинами базилевса из-за какой-то гетеры?!

Между тем один из норманнов, грубо сжав белые бедра служанки, рывком подался вперед – и его жертву будто током пробило, она рванулась от него, резко вскинула голову, пытаясь освободить рот… Тщетно. Франки словно в тисках зажали ее, не давая вырваться, – судя по всему, действуют так не в первый раз. Но отчаянный взгляд девчонки встретился с моим взглядом – и у меня внутри все будто заледенело от выражения бесконечной боли и страха, застывшего в наполнившихся слезами глазах.

– Отпустите ее!

Ближний наемник, развернутый ко мне спиной, даже не повернул головы. Второй же, на мгновение прервавшись, криво усмехнулся и насмешливо бросил:

– Возьми себе другую! А если хочешь эту, придется подождать! И долго!!!

С гадким смехом он вновь резко рванул жертву на себя. И не иначе как от боли, девушка, отчаянно взвизгнув, укусила ладонь, зажимающую ей рот. В следующий миг франк с ругательством ударил ее по лицу, отчего девчонку швырнуло на пол.

– Тварь!!!

Шагнув вперед, я выхватил меч и прочертил в воздухе широкую дугу, острием клинка пробороздив шею франка. Насильник же, выпустив служанку, потянулся было к ножнам, но один стремительный выпад вогнал добрый локоть стали в его грудь.

– А-а-а!!! – дико заверещала спасенная.

Варяги двинулись вперед, оголив мечи и меряя меня гневными взглядами.

– Вы разве не видели, что здесь произошло? Эти ублюдки ее насиловали!

Окрик на норвежском охладил пыл гвардейцев, признавших во мне северянина. Но тут на верещание бьющейся в истерике дуры, о чьем спасении я, признаться, уже начал жалеть, сбежалось большинство пирующих – и многие схватились за клинки.

– Убийца!

– Покушение на государя!

– Схватить его!!!

Бросив меч на пол, я вскричал:

– Гвардейцы видели случившиеся! Я гость базилевса! Прикажите им рассказать, как было!!!

Тщетно. Один из вельмож уже приставил клинок к моему горлу, меряя с ног до головы злобным взглядом, и, кажется, давя на меч, он не собирается останавливаться. Я вжался в колонну, а острие между тем уже уперлось в гортань, прорезав кожу…

– Что здесь происходит?

Слава богу! Как же я рад слышать голос императора!

– Я спрашиваю, что здесь происходит?!

Наконец-то отточенная сталь перестала угрожать моей жизни: владелец клинка крайне неохотно опустил его. Я развернулся к Диогену и чуть не вздрогнул: его глаза сверкали бешенством!

– Базилевс, – я опустился на одно колено и склонил перед Романом голову, – прошу простить мою дерзость и слабость! Но на моих глазах творилось бесчинство, коему я стал свидетелем и коему не мог потворствовать, оставшись в стороне. Эти двое были пьяны, они насиловали невинную девушку, они оскорбили меня…

Император опустил взгляд на давно уже заткнувшуюся служанку. На ее лице отразился такой ужас, которого не было даже тогда, когда она находилась в руках франков.

– И из-за этой подлой шлюхи ты убил двух моих верных рыцарей?

Диоген с неудовольствием покосился назад, где замер мой старый знакомец Руссель. Все-таки он тоже здесь… Что интересно, в вопросе вождя европейских наемников звучит не столько возмущение, сколько недоумение и недоверие. Действительно, два воина погибли из-за какой-то бабы!

– Что скажешь, русич?

Я посмотрел в глаза вопрошающему базилевсу:

– Скажу, что все было так, как я говорю. Спросите гвардейцев. Они видели – девушку брали силой, против ее воли. Они слышали, что, прежде чем напасть, я просил франков, чтобы они ее отпустили!

Роман Четвертый помолчал, обдумывая случившееся. Наконец он разлепил губы: