Собака мордой вниз - Инна Туголукова

– Екатерина Семеновна! – нервно кашлянула Соня. – Я хочу объяснить вам причину своего внезапного вторжения и… сопровождающий его идиотизм. Дело в том, что я работаю в компании, которую возглавляет ваш сын. Впервые я увидела его на корпоративной вечеринке под Новый год и сразу влюбилась. Но тогда еще не поняла этого. Нельзя же всерьез влюбиться в лицо с экрана или газетного листа? Ну, то есть можно, конечно, но это не про меня.

Потом мы случайно встретились за городом. Я поссорилась с приятелем, машина сломалась, и Арнольд Вячеславович довез меня до Москвы. А я его даже не узнала, представляете? Наболтала, наверное, много лишнего…

А через какое-то время оказалось, что мы стали соседями – он купил квартиру на нашей лестничной клетке – и я даже подружилась с вашими родственниками. Они у него пол циклевали.

– А вот эту историю я знаю, – сказала Екатерина Семеновна. – Так вы, стало быть, и есть та самая Соня, которая приняла моего брата за грабителя и сдала в милицию? Племянник по приезде все уши мне о вас прожужжал.

– Да, – вздохнула Соня. – Со мной все время что-то приключается. Различные недоразумения. Наверное, потому что я сначала делаю, а потом только анализирую ситуацию. Но иногда это все же приводит к положительным результатам.

Секретарша Арнольда Вячеславовича, отвратительная особа, сыграла со мной злую шутку, а я поверила. Случился конфликт, в результате которого он ее уволил, а меня пригласил в театр – у него как раз оказалось приглашение на два лица. Домой мы вернулись поздно, а живем-то на одной лестничной площадке (я, правда, в коммуналке), и он пригласил меня на чашечку кофе.

Думаю, что никаких далеко идущих намерений у него и в помине не было. Я сама его спровоцировала. А потом ужасно расстроилась, что все испортила, своими руками лишила себя одного-единственного подаренного мне судьбой шанса. Факсом отправила начальнику отдела заявление на отпуск за свой счет и уехала к тетке зализывать раны. А он меня нашел каким-то чудом и сказал, что тоже все это время… Что нарочно купил соседнюю квартиру, чтобы… Ну, вы понимаете… И рассказал мне о вашей трагедии. И как его мучит, что вы перестали общаться. Но он говорит, вы очень гордая и первой не сделаете шаг навстречу. И боится, что, если протянет руку, вы можете от нее отказаться. А время уходит, и двинуться навстречу друг другу становится все труднее…

Вот я и подумала: даже если вы меня отфутболите, он же все равно ничего не узнает. А вдруг получится, и два человека снова будут счастливы. Разве ради этого не стоило рискнуть?

Ну, а в поезде меня обокрали. Но зато в милиции разузнали ваш адрес, так что нет худа без добра.

Я понимаю, конечно, как нелепо выгляжу в ваших глазах. Но кроме вас, у меня в Смоленске никого нет. Поэтому позвольте мне, пожалуйста, позвонить своему отчиму и остаться у вас до утра, а завтра он заберет меня на машине. И может быть, вы даже согласились бы поехать со мной в Москву…

– Если бы вы знали, милая, что сейчас для меня сделали, – тихо произнесла Екатерина Семеновна. – Если бы вы только знали…

– Правда?! – возликовала Соня, и вместе с ней возликовал ее традиционно пустой желудок, да так бурно, так победно, что собачка навострила уши, а хозяйка замерла на полуслове.

– Да я, наверное, ума лишилась! – расстроилась Екатерина Семеновна. – Пою вас пустым чаем! Я, правда, себе-то почти не готовлю, да в общем-то и не живу по большому счету. Но мы сейчас что-нибудь придумаем. Яичницу с колбаской, сыр, масло. А завтра, прямо с утра, начнем новую жизнь! Настоящую! На всю катушку!

Вы не звоните сейчас отчиму, не надо его пугать посреди ночи. Утром будет в самый раз. К вечеру он подъедет, а за день мы успеем собраться…

Она говорила и говорила, словно пыталась высказаться за все долгие годы молчания, и делала все быстро, споро, раскрасневшаяся, помолодевшая. И собачка, чувствуя в воздухе нечто важное, судьбоносное, бегала за ней по квартире, стуча по полу коготками, и все поглядывала на Соню большими влажными глазами, будто пеняла, мол, знаю, откуда ветер дует…

После ужина, во время которого Соня молча поглощала яичницу под щебет Екатерины Семеновны, та сказала торжественно и строго:

– Я постелила вам в комнате Нодика.

Соня приняла душ, вожделея коснуться щекой прохладной подушки, в хозяйском халатике прошла в отведенные ей покои и обомлела. Перед ней был настоящий алтарь Арнольда Вячеславовича, не хватало только курящегося фимиама и возжженных свечей. Его книги, его вещи, его одежда в шкафу. С фотографий на стенах смотрел неизвестный ей Гусев. На письменном столе лежали два толстых альбома. Соня сгребла их в охапку и плюхнулась на кровать.

Вот он, совсем кроха, пялит бессмысленные глазки на руках молодой Екатерины Семеновны. Вот уже держит головку, лежа на пузе. Вот стоит голый в кроватке, ухватившись за перекладину, – ножки в перевязочках, на голове огромная фетровая шляпа, на шее галстук до самого пола – излюбленный родительский прикол. Время, предельно сжатое страницами семейного альбома. Жизнь, сконцентрированная в пачку снимков. Случайные кадры отмеренной на твою долю фотопленки, мелькающие так быстро. Щелк – и кто это тут у нас сидит на горшке такой важный? Щелк, щелк, щелк – палец в носу; флажок в руке; ранец за спиной. Зайчик под елочкой; юный барабанщик; круглый отличник. И уже пробивается темный пушок над верхней губой, и сигарета в уголке рта, и гитара, и пиво, и девочки.

А вот, наконец, и свадьба.

Соня жадно вглядывалась в незнакомые лица. Жених в строгом черном костюме. Юная невеста в воздушном, летящем платье. Вот они обмениваются кольцами. Целуются. Пьют шампанское, глядя друг на друга сияющими глазами. А вокруг цветы и улыбки. И только один диссонанс на этом празднике жизни, фальшивая нота, уродующая пастораль, случайный мазок, омрачивший идиллическую картинку, – Екатерина Семеновна. Поникшая птица с упавшими крыльями. Глаза покраснели от слез. Губы скорбно поджаты. Как будто не свадьба, а похороны. Не пир, а поминки. Тупик, крах, разбитое корыто.

«Но в чем она виновата? – думала Соня. – Разве мы вольны в своих чувствах? И ненависть столь же неразборчива, как и любовь? И столь же сокрушительна и неуправляема? Кто это сказал: «Тосковать о том, кого любишь, много легче, чем жить с тем, кого ненавидишь»? Значит, ненависть сильнее любви?..»

Она проснулась поздним утром. В тишине пустой квартиры мерно капала из крана вода.

Зияет в сердце рана,

Исчерпан жизни путь.

Течет вода из крана,

Забытая заткнуть.

Сколько всего безадресного вертится в голове. Умного и глупого, забавного и не очень. Чего только не наговорили люди за долгие тысячелетия своего существования, а стали от этого умнее? Похоже, мир покоится не на трех китах, а на трех граблях. И все уже было, но каждое новое поколение упорно изобретает свой собственный велосипед.

Вот она лежит в «девичьей» постели своего любимого, в чужом городе, в квартире его матери, с которой он не общается многие лета, без документов, обуви, одежды и, вне всякого сомнения, без мозгов. Из крана капает вода, а значит, в доме нет мужчины. У Марты это вечная история, хотя мужчины имеют место быть. Но это временные мужчины. А у них в коммуналке вообще льет, не переставая. Видимо, потому что мужчин там слишком много. И что из этого следует? А следует из этого логический вывод: чтобы краны не подтекали, в доме должен жить один постоянный мужчина. Господи! И о чем она только думает!