Череп на рукаве - Ник Перумов

Я заряжаю гранатомёт Ханя – как он снова оказался у меня в руках? Кто-то из ребят подобрал?.. – кумулятивной гранатой и аккуратно прошиваю башню высокотемпературной струёй. У этого танка нет ни силовой защиты, ни активной брони. После удара кумулятивным зарядом там скорее всего никого не осталось, но мы на всякий случай доканчиваем его, швырнув внутрь через проплавленную дыру пиропатрон. Едва успеваем отскочить и укрыться, как у танка взрывается боеукладка.

...И как-то сразу после этого бой внезапно стихает. Ещё слышны одиночные выстрелы, но их всё меньше и меньше. Я оглядываюсь – мост стоит. С противоположной стороны бежит кучка людей. Они тащат развевающийся имперский стяге Орлом-и-Солнцем. Там тоже всё кончено.

Меня начинает трясти. Я вдруг вижу не серые безликие фигуры, а кинувшегося на меня мальчишку лет, наверное, семнадцати. Лоб перевязан красной повязкой интербригады. У него нет бронежилета, грудь вся залита кровью, и кровь застыла лужицами в топорщащихся складках серой куртки.

– Обер-ефрейтор! Фатеев! – оживает мой переговорник. Лейтенант. Как он не понимает, что я сейчас не могу говорить!

– Обер-ефрейтор Фатеев на связи, – машинально откликаюсь я.

– Докладывай.

– Сектор пройден, господин лейтенант.

– Вижу. Молодец. Прошёл, и без помощи. Потери?

– Один убитый. Один тяжело раненный. Трое с лёгкими контузиями и ушибами. Боеспособны.

– Кто ранен? – Хань.

– Чёрт! Где?

– На мосту. Я видел, с ним был кто-то из санитаров... – Понял тебя. Ясно. Давай подсчитай, что взято и уничтожено. Благодарю за отличную работу. И... за отличный первый выстрел. Когда ты поднял залёгших...

– Господин лейтенант, наводил не я, наводил автомат...

– А ты стоял и не кланялся пулям, обер-ефрейтор, пока не произошёл надёжный захват. Ладно. Прочистить как следует сектор. Собрать трофеи. Пленных, буде таковые найдутся. Раненым мятежникам приказано оказывать помощь. Всё ясно? Приступай. : Мы приступили.

Ребята мои выглядели неважно. Попятнаны пулями оказались почти все. Хорошо, ни одна не пробила кевларовой брони. Но ушибы от них оставались дай боже.

Развернувшись в цепь, мы прочёсываем наш сектор. Убитых очень много. Почти никого в форме. Почти все в гражданском. У многих лбы повязаны алыми платками. Здесь лежит, наверное, целая интербригада...

Мы стаскиваем в кучу трофеи. Винтовки – те же «манлихеры» и «эрне» старых модификаций. Раненых мятежников тоже очень много. Очень много...

Я чувствую, что мой мозг сейчас взорвётся. Словно кто-то властно сдёргивает с глаз пелену.

Я вижу изуродованное взрывами поле боя. Развороченные ямы блиндажей. Источающие тяжёлый чёрный дым доты, подорванные танки – и повсюду тела. Большинство неподвижны, но некоторые ещё шевелятся...

И всё это сделали мы? Но... я же не помню... мы только подрывали... Когда это могло случиться? Что, мы убили их всех?..

Слева от меня доносится стон. Из полуобрушенного блиндажа, взрыв разбросал брёвна наката; стон доносится как раз из-под них. Стон жалобный, не похожий на мужской.

– Вытащим? – останавливается Сурендра.

– Пусть подыхает, – злобно скалит зубы Фатих. – Мятежник... поделом им всем. Мы им покажем, как бунтовать!

Я с трудом сдерживаюсь, чтобы не заехать турку между глаз.

– Лейтенант приказал оказывать раненым мятежникам помощь, – холодно говорю я, тем самым пресекая все дальнейшие разговоры. – А ну, взялись! Микки, Глинка! Помогите бревно сдвинуть!..

Не проходит и пяти минут, как мы вытаскиваем на свет божий раненого. Мятежник. Точнее, мятежница. – В серой туристской штормовке – похоже, многие тут использовали их как что-то вроде формы.

– Глядите, братва, никак девка! – алчно зашептал Раздва-кряк.

– И не раненая, – хладнокровно заметил Джонамани, приподнимая девушку за плечи и осматривая со всех сторон, словно она была связкой бананов. – Просто контужена слегка.

– Жетон есть? – спросил я, вовремя вспомнив порядок.

– Жетона нет, командир. Они все, по-моему, их поснимали.

– Ладно. Давайте осмотрим, может, переломы или ещё что...

Я наклонился над девушкой. Прощупал, не касаясь груди или ещё чего-то интимного. Вроде ничего.

– Кряк, наручники.

– Что, убийца, боишься?.. – вдруг услыхал я. Бледные бескровные губы шевельнулись, большие карие глаза приоткрылись. Они ещё были полны боли, но девушка явно приходила в себя. – Боишься?.. Даже меня, раненой, безоружной?..

Она говорила с характерным для «славянских» планет акцентом.

– Ты не ранена, – мрачно сказал я ей. – С тобой всё будет в порядке.

– И меня расстреляют, а не повесят... – Она постаралась усмехнуться, но это у неё получилось плохо. – Только я всё равно ничего не скажу! Слышите, палачи? Ничего не скажу!.. Даже и не старайтесь!..

– Это не по нашей части, – отрезал я. – Фатих, Назар – поднимите её.

– Командир... – жадно облизнул губы Раздва-кряк. – А может, нам её того... пока тёпленькая? – Тебе что, Селезень, сперма в голову ударила? – гаркнул я. – Хватит болтать. Девушку – к пленным.

– Да погоди, командир! Командир, так-то ведь оно слаще... когда она визжит и вырывается...

– Маньяк, блин, – плюнул я. – Р-разговорчики!

– Командир! Погоди... погоди... ну давай ты первым, а? Мы не гордые, правда, ребята?

Что-то совсем плохое и жалкое было сейчас в нём. Словно гниль, пожравшая середину яблока, вдруг вылезла наружу. Раздва-кряк как-то скрючился, угодливо и в то же время с явной угрозой заглядывая мне в глаза.

– Хорош базарить, — сказал я по-русски. Сказал медленно, с расстановкой.

– Что? Командир, так как, привяжем её?..

Раздва-кряк никогда не отличался особыми успехами в рукопашном бою. Я ударил его не сильно, не искалечить, а просто оглушить. Проследив при этом, чтобы не задеть алую бляху прицела – эта дрянь стоит чёртовых денег, не хотелось бы впоследствии за неё расплачиваться из собственного кармана. Кряк свалился, как куль с мукой. Глаза мгновенно закатились.

– Всё ясно? – Я обвёл мрачно застывшее отделение выразительным взглядом. – Мы не какие-нибудь там иррегуляры-ополченцы. Мы, блинчатый карась, десант! А этого идиота, – я брезгливо пихнул Кряка носком ботинка, – я от банальной неприятности спас. Так что всё, без разговоров – девчонку к пленным, Селезня привести в чувство.

Отделение молчало. Очень нехорошо молчало. Все, включая даже Мумбу, первым признавшего меня командиром. Джонамани склонился над Раздва-кряком, зачем-то прощупал артерию на шее, покачал головой, раскупорил ампулу-самовспрыску, прижал Селезню к щеке.

– Ты его едва не убил, командир, – укоризненно сказал он, не поднимаясь с колен. Как некто вроде отделённого доктора, он позволял себе кое-какие вольности. – Нельзя так. Со своими-то. Ну, трахнул бы он девчонку. Какой в том кому убыток? Ей? Её так и так в расход пустят. Или Чужим продадут, для опытов. Кряк же не садист какой, не извращенец Как говорится, сунуть, вынуть, убежать.