Последняя Пасха императора - Александр Бушков

– Да правы, в общем, шеф…

– А вот второе направление гораздо интереснее, –сказал Смолин. – Давным-давно заброшенная деревня Касьяновка. Бабка моглапривидению и наврать, золотишка там может и не оказаться, но это, как-никак,гораздо более интересный след, нежели долбаная рукопись…

Поехали в гостиницу за прибором… нет, раньше давай-кавызвони сюда Фельдмаршала, пусть пакует все, что с собой заберем. Не годитсяквартирку без присмотра оставлять, а то еще очередной охотник за мифическимкупеческим кладом заберется и, как говорится, не столько сожрет, скольконапакостит…

Вообще-то, если кто не в курсе, кладоискательство – крайненудное и утомительное занятие, ничего общего не имеющее с романтикой.Совершенно ничего общего. Особенно, когда клад ищут с применением самыхсовременных технических средств, впрочем, ямы копать тоже невелика радость…

Бывшая деревня Касьяновка представляла собою чистое поле, заросшеебуйной муравушкой, кустарником и даже кое-где молоденькими деревцами. Там и сямторчали огромные русские печи, частью сохранившиеся почти целиком, частьюобрушенные – причем видно было, что они не от времени развалились, а кто-тоцелеустремленный и трудолюбивый как следует поработал ломом, долго истарательно разламывая добрую половину печек. Произошло это, насколько можносудить по буйным зарослям и замшелым кирпичам, достаточно давно. Ну, делоясное: какой-то предприимчивый субъект искал в брошенной деревне то лиэнкаведешный клад, то ли просто что-нибудь ценное – предусмотрительные людисплошь и рядом тоже устраивали тайники в печах.

Обширное поле безмятежно окружала тайга, на фоне которойоставленный на бывшей, едва угадывавшейся дороге «Паджерик» Смолина выгляделсовершенно инородным телом, чуть ли не летающей тарелкой. Солнышко припекало сбезоблачного небосклона, безмятежно распевали лесные птахи, поначалу притихшиепри появлении двуногих. Пахло травами, хвоей, воздух был чистейший. Поневоле наплывалисовершенно идиотские мысли о том, что хорошо бы тут поселиться, построить домики жить в гармонии с дикой природой, попивая вечером чаек и любуясь закатом. Но,слава богу, им, заядлым горожанам, тут же становилась ясна вся утопическаянереальность и бессмыслица подобных ленивых мечтаний – уже через сутки взвоешьот тоски, на асфальт потянет, в мегаполис…

Голый по пояс Шварц (была его очередь обрабатывать очереднуюходку) неспешно шагал среди густой травы, размеренно поводя в стороны чернымквадратным искателем импортного прибора. Лицо у него было предельнососредоточенное, отрешенное – прислушивался к любому писку в наушниках, глаз несводил с дисплея.

Смолин, которому было еще рано заступать на вахту, лежал втраве, опершись на локоть и рассеянно наблюдал за напарником. Занятие импредстояло долгое и нудное, так что он заранее настроился на монотонное скучноебытие. Рядом, на расстеленном носовом платочке, лежала скудная добыча:несколько потемневших монеток разных времен, от последнего Александра до ВладимираПервого, литой медный крест в ядовито-зеленой окиси, нательный, определенностарообрядческий, да самое ценное из пока что выкопанного: потускневший орденБоевого Красного Знамени, чуточку побольше стандартных, а следовательно, весьмаранний. Остальное они оставили там, где обнаружили – проржавевшие лезвия ножей,обломок косы, прочая бытовая дрянь вроде кружек-ведер…

Самое интересное, конечно – орден, точнее сопровождавшие егонаходки: полуистлевший костяк, пуговицы, пряжка от ремня, железные причиндальчики,в которых без труда они угадали остатки сгнившей в земле нагановской кобуры.Судя по этим многозначительным деталям, в былинные времена крепко не повезлонекоему то ли комиссару, то ли чекисту, то ли просто красному орлу, которого,наверняка без всяких почестей закопали далеко за деревней…

Смолин рывком приподнялся на локте – видя, что Шварц вдругзастыл на месте, уставился на дисплей.

– Что там?

– Да ерунда, – вяло отозвался Шварц. –Монета. Медная. На сорока сантиметрах. Проехали? Нахрен она…

– А по массе?

– По массе, вообще, тянет на сибирскую…

– Ну, тогда уж копай, – решительно распорядилсяСмолин. – Вдруг там редкое что-нибудь. Копай-копай, не сачкуй, я в своюпроходку старался…

Сняв наушники и отложив прибор, Шварц нехотя принялсяковырять неподатливую, проросшую корнями травы землю бундесверовской сапернойлопаткой, приспособлением для кладоискательских целей очень полезным –во-первых, складная, во-вторых там кроме лопатки есть еще и маленькая кирка.Киркой Шварц и принялся работать. Минут через несколько подошел к Смолину снедовольной миной, протягивая на ладони земляной комок. Смолин убрал землюлезвием перочинника, присмотрелся к темной поверхности: ну да, «соболя»,конечно, судя по размеру, гривенник, не бог весть что, однако, отчистив,продать можно.

– Возле печек бы пошукать, – сказал Шварц. –Может, они в хате закопали… Или, творчески рассуждая, под коровником, в сортирбросили…

– Будем методичны, – сказал Смолин. – Сначалаобработаем бывшую деревенскую околицу, а уж потом за бывшие дома примемся…Первый раз, что ли?

– Да нудно…

– Не ной, – сказал Смолин. – Вечно тыотлыниваешь от методичного, систематического поиска, скучно тебе… Что поделать?Сам себе не простишь, ежели что. Нам тут не один день ковыряться предстоит…

– Да все я понимаю, шеф, что ты… Поныть нельзя?

– Ной про себя, – безжалостно сказалСмолин. – Не гимназистка, чай, и даже…

Треск, словно ветку сломали! Нижняя часть прибора, кусоккруглой черной штанги с квадратным искателем, взлетела в воздух, кувыркнулась,плюхнулась совсем рядом со Смолиным, едва не приложив по физиономии. Шварц таки застыл с наушниками на шее, с остатками аппарата в руках – и Смолин, зверинымчутьем сообразив все в секунду, заорал отчаянно:

– Ложись! Ложись, мать твою!

Шварц плюхнулся в траву – и тут же вытянул шею, пытаясьразглядеть непонятно что. Перекатившись, хлопнув его ладонью по затылку, Смолиняростным шепотом скомандовал:

– Не высовывайся, так твою!

Они лежали рядышком, не шевелясь, перед глазами была тольковысокая жесткая трава. Всё оставалось прежним – безмятежное солнышко, лазурныйнебосвод, тишина.

– Пулей, – сказал Шварц почему-то шепотом, неотрывая щеки от примятой травы, – пулей…

– Ценное наблюдение, – сказал Смолин сквозь зубы.

И не шелохнулся. Ощущение было мерзопакостнейшее – будтоголым оказался на самом оживленном городском проспекте. Прямо-таки физическичувствовалось, что тело состоит из доброго миллиона уязвимых точек и в любуюможет влепиться свинец. От этого по всему телу то ли ледяные мурашки побежали,то ли невидимые иголочки стали колоть со всем усердием. Зудело от кончиков ушейдо пяток. «Как же они на войне умом не трогались?» – подумал Смолин растерянно,чуть ли не панически.