Исповедь на краю - Евгения Михайлова

* * *

Раиса всю ночь разглядывала темноту. Она видела там свою жизнь. Видела ее другими глазами, прелестного, чистого, неопытного мальчика. Она устроит ему красивый праздник, пригласит всю свору своих душеприказчиков. Гера сначала подумает, что это игра, шутка, но наступит минута, когда он поймет, что стал богатым человеком. Удивится, испугается, обрадуется, расчувствуется. Ему не придет в голову узнавать, как заработала Раиса состояние, которое решила частично передать ему при жизни, остальное – завещать. Пока ему не придет в голову узнавать. Но рано или поздно информация станет просто падать к его ногам. Ему будут ее дарить и продавать. Так происходит со всеми богатыми людьми.

Начальный капитал… Раиса заработала его, открыв подпольный притон с десятком девиц, приехавших в Москву в поисках работы, как и она сама. Раиса искала деловых контактов с наркоторговцами, без которых не смогла бы выйти на уровень настоящих доходов. Девушек сажали на иглу, обучали параллельной профессии – наркодилера. Коллектив становился больше, и Раиса пришла к принципу разделения труда. У нее появился вполне приличный штат людей для выполнения опасных и дорогих заказов. Они не принадлежали к существующим бандам. Раиса поняла, что ставку надо делать на индивидуалистов, профессионалов, безжалостных и неуловимых. А контакт с Андреем Ильичом, не прекращавшийся с их первой встречи, вывел бизнес Раисы на международный уровень. На ее деньгах и людях держалась его деятельность, связанная с похищениями и продажей детей на усыновление, в рабство и на органы для трансплантации.

Раиса представила себе поганую рожу Андрея Ильича, рассказывающего Гере, наследником какого капитала ему посчастливилось стать. Она заскрипела зубами. Это невозможно. Увидеть ужас и отвращение на милом лице? Раиса вновь увидела в ночи крошечного ребенка, которого терзают чьи-то руки. Вновь низ живота пронзила острая боль. За этот грех ей гореть в аду. Но пока жива, она может позаботиться о человеке, ставшем ей дороже родного сына. Именно так. О дорогой детке нужно позаботиться.

Раиса встала очень рано, долго стояла под ледяным душем. Одеваясь, бессознательно выбирала вещи поскромнее. Посмотрела на себя в сером костюме от Шанель и усмехнулась: «Чисто мамашка, твою мать!»

Первым в кабинет Раиса вызвала Никиту. Разговор был коротким. «Вечером девочки, вино, клофелин. Самоубийство. Повесится в сауне. Тело не убирать. Вызовем милицию. Думаю, его ищут. Пусть найдут».

* * *

Дина позвонила Александру Васильевичу, рассказала о том, что узнала в школах, о своей неудавшейся попытке встретиться с матерью убитого мальчика Саши Петрова.

– Но самое главное мне сообщил Сергей из Александрова. Он, кажется, что-то нашел.

Александр Васильевич внимательно выслушал рассказ Дины.

– Да. Это очень серьезно. Занимайтесь Ириной. Повторите мне, пожалуйста, все данные по Саше Петрову. Я проверю по своим каналам, почему дело закрыли. Может, даже попытаюсь мать найти. Два убитых ребенка на одном пятачке, нож, отсутствие результатов следствия по первому случаю – слишком странное совпадение. Возможно, конечно, дела не связаны, но скорее всего что-то есть.

* * *

Перерыв всю комнату в поисках метрики дочери, Вера в сопровождении Сергея вернулась в больницу. Они остановились у входа.

– Вера, не хотите мне рассказать об Ирине? – спросил Сергей.

– Чего я скажу. Девка как девка. Серьезная, правильная, злая.

– Что значит – правильная?

– Чтоб все по ее было.

– А злая?

– Людей терпеть не может. Ну, здешних. Ну а че? Разве тут люди? А она – непьющая.

– Вера, я сегодня уеду в Москву. Мне придется сообщить о вашей поездке официальному следствию.

– Это что ж значит: меня в убийстве могут обвинить?

– Конечно, нет. Но проверять будут. У следствия есть отпечатки пальцев убийцы. На кнопке звонка в квартиру. Скорее всего вас вызовут в Москву. Дочь тоже должна дать показания.

– Ирка?.. – Вера надолго задумалась. Потом решилась: – Не надо ее вызывать. Не знает она ничего. Я ее не нашла. Дочь в тот день в другом месте ночевала. Клавдия, у которой она живет, сказала, у Ирки парень есть. Она может на ночном дежурстве быть, а может у него. Его адреса Клавка не знала. Я пошла ночевать на вокзал. Эта лахудра меня дальше порога не пустила.

– Вера, но ваши слова трудно проверить. Вы с кем-то разговаривали на вокзале? Может, милиционер вас заметил?

– Не знаю. Выпила в туалете бутылку водки и спать на лавке легла.

– А потом? Вера, все очень серьезно. Вам нужно алиби на утро двадцать шестого октября. С девяти до десяти. Если его нет, вас могут задержать для проверки. Возможно, надолго.

– А отпечатки, ты говорил?

– Убийц могло быть двое, трое. Кто-то звонил в дверь, кто-то нож держал. Кто-то, может, вообще на площадке стоял.

– Чертовня какая-то. Ну что ж. Есть у меня это чертово алиби. Сейчас найду.

Вера порылась в кармане куртки и вытащила клочок бумаги с адресом.

– Я сюда еще до восьми приехала. В девять открыли.

– Что это за адрес?

– Лаборатория, где на СПИД проверяют. Приехала ко мне знакомая из другого города. Помнишь, говорит, Митьку-механика? Он помер. От СПИДа. Ты, говорит, с ним, случайно, не спала? Нет, говорю. Я с ним в домино играла! Ох, говорит, Верка, ты попала. Ну, дней через десять позвонила – этот адрес дала. Провериться, говорит, надо. Я и поехала. А лучше бы сразу удавилась.

– Что показал анализ?

– Результат показал. Положительный.

– Мне очень жаль. Но надо побороться. Сейчас медицина…

– Я знаю. Сейчас медицина ждет не дождется, когда придет к ей Верка Коза без копейки денег и скажет: лечите меня, дуру несчастную.

– Может, дочь поможет? Она же вам присылает деньги?

– На бутылку хватает. На лекарства – мало. Да я и не скажу ей ни за что. Не хочу, чтоб она об меня пачкалась. Вырвалась – пусть чисто живет.

– Ладно, Вера. Будем прощаться. Спасибо вам за искренность. Бумажку с адресом я возьму, сам проверю и сниму подозрения. Уверен, что все так и было, как вы сказали. А это просто на память. – Сергей положил Вере в ладонь двести долларов и быстро пошел к больничным воротам. Надо же уродиться такой горемыкой, как эта Верка Коза.

* * *

Олег проснулся от тяжелого сна и почувствовал, что не может двинуть ни рукой, ни ногой. Обе руки, как и обе ноги, были прикручены веревками к спинкам металлической кровати, на которой он спал. Несколько минут он пытался освободиться, потом заорал:

– Сандра, дура чертова, что за шутки! Ты где?

Дверь открылась, и на пороге появилась Сандра. Ее лицо было ярко накрашено, из одежды – крошечные черные трусики и высокие, до коленей, черные сапоги на высокой шпильке с металлическими прибамбасами. Олег попытался говорить спокойно: