Шахматы без пощады: секретные материалы... - Виктор Корчной

Матч в Мерано закончился для 'отца неудачно. Начальство ехидничало. Как-то раз один из лейтенантов подошел ко мне на просчете: «Ну что, Корчной, продул твой папаша!» — «От этого у вас колбаса в магазинах не появится!» — ответил я ему. И ничего этот паразит сделать мне не мог. Замначальника по режиму, отправивший меня в штрафной изолятор, за свои фокусы вылетел от нас на зону для малолетних преступников, что являлось понижением. Москве лишние скандалы были не нужны, особенно сейчас, когда цель была достигнута: Корчной не стал чемпионом мира.

Освободился я в середине мая 1982 года и через два дня был уже в Питере. Надо получать паспорт. Иду в военкомат за какой-то справкой, без которой его не выдадут. Большая комната, полно народу. За одним из столов сидит на вид приличный мужик, в кожаном пиджаке. Вручает мне повестку в армию на ноябрь месяц. «Так я уже сидел за отказ, а за одно преступление два раза не судят».

Мужик, казалось, сильно разнервничался, разорался: «Ах, ты, такой-сякой, не хочешь в армию? Так мы тебя в бараний рог скрутим! Моя бы воля — я бы вообще таких, как ты, расстреливал! А преступление-то уже новое — вот и рецидив!» Поорал, поорал, увидел, что на нас никто не оборачивается, и, перейдя на шепот, сказал: «Я на днях слушал интервью вашего отца по «Голосу Америки». Надеюсь, скоро вы сможете уехать в США. Желаю удачи». Каково, а?

А я был полон решимости: если уж будут судить, отсижу новый срок, а в армию не пойду, возможность уехать на Запад тем самым себе не отрежу.

В начале июня нам, наконец-таки, дали разрешение на выезд — естественно, в Израиль. До Израиля мы, конечно, не доехали, а, прилетев в Вену самолетом Аэрофлота, сразу же направились в Цюрих на самолете Swissair. Прямой билет Ленинград — Цюрих нам в питерском аэропорту продать отказались: властям надо было как- то соблюсти свои совковые приличия.

На этом совдеповский период моей жизни закончился. Еще несколько лет мне снились кошмары: я вновь за решеткой. Просыпался в холодном поту. Затем неволя стала сниться все реже и реже, а лет через пять подобные сны вообще прекратились. Я привык к свободе.

Каков оптимальный возраст шахматиста? Другими словами, в каком возрасте шахматист достигает пика своих результатов? Сложный вопрос. В советской шахматной прессе писали: между 40 и 44-мя годами. А может быть, писали потому, что это был в ту пору возраст Ботвинника? Бесспорно, оптимальный возраст зависит от множества причин: как рано и насколько интенсивно человек стал заниматься шахматами, насколько энергичен он от природы и как тратил свою энергию. Склонен ли он заправляться энергией (я имею в виду занятия спортом) или, наоборот, имел тягу к дурным привычкам, таким как алкоголь и курение…

Я попробовал установить пик нескольких людей. Не претендую на абсолютную истину, но мое мнение может оказаться интересно для читателя. Пик М. Таля — турнир в Монреале 1977- го года, в возрасте 41 года. Пик Б. Спасского — чемпионат СССР 1973 года, в возрасте 36 лет. Пик А. Карпова — первая часть «безлимитного» матча с Каспаровым 1984 года, в возрасте 33 лет. Каспаров в возрасте 40 лет жалуется на общую усталость, но, возможно, своего пика еще не достиг. Сложнее всего подойти с объективными мерками к самому себе — ведь у меня были отличные результаты как в 1968-м, так и в 2001 году. Все же, с неохотой я признал, что мой пик был в Багио в 1978-м году, в возрасте 47 лет. А несколько лет спустя, в 1985-м году я впервые почувствовал, что играть тяжело. В Монпелье проводился турнир претендентов на первенство мира. Я готовился, у меня был помощник высокого класса, Дж. Спилмен. Я старался, в конце турнира был совсем истощен, но не смог набрать 50 %. Не хватало, я чувствовал, энергии, а кроме того — знания современной теории. Моя шахматная жизнь продолжалась, но теперь я знал, что есть планка, через которую я перепрыгнуть уже не могу.

Турниры классом пониже я продолжал выигрывать; как опены, так и круговые. Так, я регулярно и с успехом играл в Лугано-опен, хорошо выступал и в традиционном турнире в Беер-Шеве (Израиль), был вторым после Каспарова в Брюсселе-1986. А летом 1987 года добился особенно крупного успеха — выиграл межзональный турнир в Загребе. На турнире в Брюсселе 1987 года я сыграл бледно. Случилась там такая история. Участники должны были сами определить лучшую партию, а потом организатор Бессел Кок, которому принадлежала эта идея, выдавал лауреату денежный приз. Гроссмейстеры назвали лучшей партию, которую Любоевич выиграл у меня. А в последнем туре Каспаров выиграл прекрасную партию у Таля — единственная в жизни победа Каспарова над Талем. Я говорю: «Странно, почему эту партию не выбрали?» Почему — мне было известно: потому что Карпов стал распространять слухи, будто Таль ее нарочно проиграл. Мы сидим с Талем, и я говорю: «Выбрали мою партию с Любоевичем — не любят они меня!» И Таль, который в последние годы искал контакта со мной, сказал: «Нас не любят!», имея в виду нас с ним — евреев…