Под прусским орлом над Берлинским пеплом - ATSH

Она словно бросала мне вызов, провоцировала на откровенный разговор, желая увидеть, как я буду выкручиваться из этой щекотливой ситуации. Её взгляд, обычно мягкий и рассеянный, теперь был острым и цепким, словно она пыталась проникнуть в самую глубь моей души, понять истинные мотивы моего поступка.

— Разве Вы бы назвали себя варваром, матушка? — я моментально парировал, вопросом на вопрос, при этом вскинув брови в притворном удивлении. — Вспомните то время, когда Вы сами находились среди таких людей, когда Вы были одной из них. Разве тогда Вы не мечтали о том, чтобы кто-нибудь протянул Вам руку помощи, обучил Вас грамоте, дал Вам знания, не требуя ничего взамен? Разве не этого Вы ждали, надеялись, верили, что когда-нибудь Ваша жизнь изменится к лучшему? — я говорил с нажимом, стараясь достучаться до её сердца, разбудить в ней давно забытые воспоминания о её собственном прошлом, о тех трудностях и лишениях, которые ей пришлось пережить.

— Каждый работает ровно столько, сколько он хочет, — Клэр произнесла эту фразу спокойно, почти равнодушно, словно констатируя непреложную истину. — И добивается ровно тех результатов, на которые хватает его усилий, — добавила она, словно ставя точку в этом разговоре. Её слова прозвучали,как нерушимая стена, отделяющая мир достатка и благополучия от мира бедности и лишений. В её глазах больше не было иронии, лишь холодное безразличие, словно она в одно мгновение отгородилась от меня, от моих слов, от моих идей невидимым барьером. Она давала понять, что разговор окончен, и ей нечего больше добавить.

— Вовсе нет, мама, это не так, — я возразил твёрдо, но с уважением, стараясь не переходить на повышенный тон. — Количество приложенных усилий не всегда прямо пропорционально результату. Ваша оценка была бы справедлива, если бы мы говорили о людях, которым изначально предоставили равные возможности, но они по какой-то причине не захотели или не смогли ими воспользоваться. Однако в данном случае ситуация совершенно иная. У этих детей, о которых я говорю, просто нет возможности учиться, нет столько свободного времени, сколько его было у меня, сколько его есть у многих других детей из обеспеченных семей. Едва ребёнку исполняется тринадцать лет, а то и раньше, он уже вынужден взваливать на свои хрупкие плечи непосильную ношу — обязанность кормить семью. Особенно тяжело приходится тем, на ком висит ответственность за мать, младших братьев и сестёр. Такой ребёнок, возможно, и рад был бы продолжить учёбу, мечтал бы о высшем образовании, стремился бы к знаниям, но у него нет иного выбора, кроме как идти работать, чтобы прокормить своих близких. Он не может позволить себе роскошь учиться, когда его семья голодает.

На протяжении всего нашего диалога отец хранил молчание, не вмешиваясь в дискуссию. Его взгляд переходил с меня на Клэр и обратно. Время от времени на его губах появлялась лёгкая, едва заметная улыбка, словно он получал удовольствие от наблюдения за нашим спором, находя его в какой-то степени забавным. Я же, в свою очередь, старался держать зрительный контакт с Клэр, вкладывая в свой взгляд всю серьёзность и настойчивость, на которую был способен. Мне было важно донести до неё свою мысль, убедить её в своей правоте, показать, что моё решение не было спонтанным капризом, а являлось результатом долгих размышлений и искреннего желания помочь тем, кто в этом нуждается. Я не сводил с неё глаз, надеясь увидеть в них хоть каплю понимания, хоть тень сомнения в её непоколебимой уверенности.

— Это как-то связано с Катриной? — наконец спросила Клэр, прервав затянувшееся молчание. В её голосе прозвучала едва уловимая насмешка, а в глазах мелькнули озорные искорки, выдающие её внутреннее ликование. Казалось, она наконец-то нащупала моё слабое место, ухватилась за ниточку, которая могла бы распутать весь клубок моих, как ей казалось, хитросплетений. Она явно предвкушала мою реакцию, ожидая, что я занервничаю, начну оправдываться, выказывать признаки смущения при упоминании имени Катрины. В этот момент она, без сомнения, чувствовала себя хозяйкой положения, держащей в руках все козыри.

— Нет, матушка, это никак не связано с Катриной, — ответил я как можно более спокойно и уверенно, стараясь не выдать ни малейшего волнения. — Моё решение продиктовано исключительно моими собственными интересами и убеждениями. Катрина, при всём моём уважении к ней, не имеет на меня такого сильного влияния, чтобы Вам стоило бить тревогу и пытаться оградить меня от её общества. Уверяю Вас, я прекрасно понимаю свою роль в её жизни и не строю иллюзий относительно своего положения. Я не стремлюсь стать для неё кем-то большим, чем я есть на самом деле, и не пытаюсь возвыситься, преследуя её интересы. — Я сделал небольшую паузу, собираясь с мыслями. — Ещё будучи совсем юным, я делился своими знаниями с другими людьми, вспомните хотя бы Бернда. Помните его? — я вопросительно посмотрел на Клэр. — Он ведь не смог попасть в школу как раз из-за той самой проблемы, о которой я говорил ранее — переполненные классы. Он не хотел обременять свою сестру, вынужденную в одиночку обеспечивать семью...

— Достаточно, — резко, но не громко, перебила меня Клэр. Её голос звучал устало, но в то же время в нём проскальзывали нотки разочарования. — Я всегда полагала, что Кесслеры, в первую очередь, ищут исключительную выгоду в каждом своём поступке, — она сделала паузу, как она всегда называла «разочарования» — но ты, Адам, разрушаешь моё устоявшееся представление о собственных детях. Ты ломаешь стереотипы, которые я сама же и создала. — Клэр слегка скривила губы в горькой усмешке, словно признавая своё поражение в этом безмолвном противостоянии. — Делай, как знаешь, — бросила она, махнув рукой, демонстрируя, что разговор окончен и она больше не желает обсуждать эту тему. В её жесте читалось не столько разрешение, сколько безразличие, смешанное с лёгким оттенком досады. Она словно говорила: "Я умываю руки. Ты волен поступать, как тебе вздумается, но я не одобряю твоего выбора".

Этот короткий, но ёмкий диалог оставил после себя странное послевкусие. С одной стороны, я добился своего, получил разрешение, о котором просил. Но, с другой стороны, в словах матери сквозило разочарование, которое неприятным комом застряло в горле. Я не мог понять, что именно так сильно задело её в моём решении. Было ли это искреннее непонимание моих мотивов, или же она просто не желала признавать, что её дети могут руководствоваться не только эгоистичными побуждениями, но и