Под прусским орлом над Берлинским пеплом - ATSH

не стоит на месте, она продолжается, и, увы, народ от этого богаче и счастливее не становится. Если мы, революционеры, будем лишь сотрясать воздух красивыми лозунгами, обещая манну небесную после победы, но при этом призывая людей: "Вы только устройте революцию, а мы потом придём и всем поможем", то нас никто не поддержит. Это тупиковый путь, обречённый на провал.

Власть имущие не так глупы, как может показаться. Рано или поздно они поймут, что одними лишь репрессиями и насилием, народ не удержишь в повиновении. Они сменят тактику, догадаются, что людей можно приманить не только страхом, но и подачками – теми самыми пресловутыми "пряниками". И тогда наша борьба станет ещё сложнее.

Именно поэтому я не собирался отступать, не собирался сдаваться, даже если бы у меня была такая возможность. Я не из тех, кто бежит с поля боя при первых же трудностях. Я оставался здесь, среди людей, среди боли и страдания, среди нищеты и несправедливости, чтобы каждый день, каждым своим действием доказывать, что другая жизнь возможна, что борьба имеет смысл, что мы не одни. Вот что я имел в виду, когда говорил о своей борьбе.

Конечно, наш путь не был усыпан розами, и было бы лицемерием и ложью утверждать, что все вокруг встречали нас с распростёртыми объятиями, внимая каждому слову с благоговением. Я хочу быть честным и признать, что реальность была куда суровее, а наша борьба – далека от романтического идеала. Мы сталкивались не только с непониманием, но и с откровенной враждебностью, с недоверием, со злобой, копившейся в людях годами.

Я слышал разные высказывания, порой резкие, обидные, полные горечи и разочарования. Нам бросали в лицо упрёки, нас осыпали насмешками. Многие, особенно из тех, кто хлебнул лиха сполна, кто потерял всё, кто видел смерть близких, открыто говорили, что дворяне никогда не поймут истинного положения нищих, никогда не смогут разделить их боль, их страдания. В их глазах, полных усталого скепсиса, читалось глубокое недоверие. Они не прятали этот скепсис, не пытались скрыть за вежливой улыбкой – слишком много было пережито, слишком много обещаний было нарушено.

Их можно понять. Они имели полное право не верить нам, сомневаться в искренности наших слов. Они имели право думать, что дворяне, даже те, кто называет себя социалистами, в конечном итоге их обманут, как обманывали всегда. Что, придя к власти, эти "благодетели" забудут о своих обещаниях, о равенстве и братстве, и снова начнут править в своих интересах. И они имели полное право не верить в то, что власть, даже если её удастся вырвать из рук нынешних правителей, действительно окажется в руках народа, в руках простых немцев, а не перейдёт к очередной клике, жаждущей наживы и привилегий.

Голод, нищета, разруха, царившие вокруг, болезни, уносившие жизни детей, отчаяние, безысходность – все это ожесточало людей, лишало их способности видеть хоть какой-то просвет впереди. Они теряли веру, переставали надеяться на перемены к лучшему. Многие из них считали всю нашу агитацию пустым звуком, бессмысленным сотрясанием воздуха, за которым не стоит ничего, кроме трусости и нежелания реально действовать, реально менять ситуацию. Они считали, что мы просто болтуны, которые прячутся за красивыми словами, боясь рискнуть своей шкурой.

К тому же, многие жили в постоянном страхе, страхе перед возвращением старых порядков. Они были уверены, что Бисмарк, рано или поздно вернёт себе власть, и тогда полетят головы, и в первую очередь – головы тех, кто осмелился поверить в перемены, кто пошёл за революционерами. И этот страх парализовал их волю, заставлял молчать, терпеть, не высовываться.

И, признаюсь честно, далеко не каждого из этих измученных, озлобленных людей нам удавалось переубедить. Не хватало слов, не хватало аргументов, не хватало сил, чтобы пробить стену недоверия, отчаяния и страха. Это была тяжёлая, изнурительная борьба, борьба за каждую душу, за каждую искру надежды, и не всегда мы выходили из неё победителями.

Некоторые даже слышать не хотели, упрекая в недостаточно осознанных годах, что тоже было не удивительно.

Встречались и те, кто наотрез отказывался нас слушать, кто с порога захлопывал дверь, даже не дав договорить. Они осыпали нас упрёками, порой оскорблениями, а некоторые, особенно пожилые, умудрённые горьким опытом люди, с презрением указывали на наш, по их мнению, слишком юный возраст, отсутствие жизненного опыта, наивность и неопытность. "Что вы, молокососы, можете знать о жизни? Что вы можете предложить, кроме своих пустых мечтаний?" – слышалось в их словах, полных горечи и разочарования. И это тоже было неудивительно, ведь за плечами у этих людей была целая жизнь, полная лишений, несправедливости и обманутых надежд. Как можно было винить их за то, что они не верили молодым идеалистам, обещавшим изменить мир?

Нет, я решительно не мог мириться с таким положением вещей, не мог прозябать в этом болоте бездействия, в этой серой, удушающей повседневности, когда каждый день похож на предыдущий, когда неизвестность давит, словно каменная плита, когда ты заперт в четырёх стенах собственных сомнений и страхов, как в тюремной камере. Ощущение заточения, невозможности действовать, менять мир к лучшему было для меня невыносимым.

Я провёл много бессонных ночей, мучительно размышляя над тем, что же я могу сделать, как могу реально помочь людям, а не просто раздавать пустые обещания. Я понимал, что одними лишь подачками, раздачей денег и продуктов, делу не поможешь. Это лишь временное облегчение, пластырь на гниющей ране, но не лекарство от болезни. Людям нужна была не просто милостыня, им нужна была системная помощь, им нужна была надежда, им нужна была вера в то, что их жизнь может измениться, что они не обречены вечно влачить жалкое существование. И я был готов всего себя, без остатка, посвятить этой цели, отдать все свои силы, знания, энергию на то, чтобы помочь им обрести эту надежду, эту веру, эту новую жизнь. Я был готов бороться за каждого человека, за каждую семью, за каждое светлое будущее, каким бы трудным и тернистым ни был этот путь.

После долгих раздумий, после бессонных ночей, проведённых в поисках решения, я, наконец, нашёл то, что, как мне казалось, могло реально изменить жизнь людей к лучшему. Я решил, что буду ездить по окрестным сёлам и деревням, не охваченным системой обязательного образования, и обучать грамоте детей из беднейших семей, тех, кто был лишён возможности получить даже начальные знания. Это был шанс дать им в руки инструмент, который мог бы вырвать их из круга нищеты и невежества, дать им