Когда я был настоящим - Том Маккарти

Вся эта операция должна была происходить не на виду у зала обслуживания. Имелась, однако, одна точка, откуда все было видно. Мы поставили реконструктора-сообщника в очередь к окошку информации; как только увидит, что лифт с деньгами пришел, он должен был выйти из банка. Это у Сэмюэлса называлось «маяк» — сигнал реконструкторам-грабителям, что пора включаться в действие.

Мы должны будем ждать в двух машинах, припаркованных по разные стороны улицы. Первая должна подъехать и остановиться напротив въезда в тупичок, заблокировав бронированный фургон. Трое из нас должны выбежать из этой, еще трое — из другой машины, и все мы одновременно направимся к банку. Реконструктор-грабитель номер один должен швырнуть реконструктора-охранника номер три на пол и занять его место, держа дверь нараспашку, чтобы выстроить нашу собственную цепь обзора, как у стервятников. Реконструкторы-грабители номер два, три и четыре должны вбежать в зал банка и образовать фалангу; при этом номер два выстрелит «на испуг» из своего дробовика в потолок, затем опустит ружье, направит его на реконструкторов-сотрудников банка и велит им отойти от своих окошек, в то время как номер три также направит на них ружье. Тем временем реконструкторы-грабители номер пять и шесть должны пройти вперед и разбить двери шлюзовой камеры с помощью кувалд. Когда они оказажутся внутри отсека, защищенного бронированным стеклом, к ним присоединится номер три, который, пока номер два держит под прицелом реконструкторов-сотрудников и клиентов, поможет им вынести из банка мешки — по одному на каждого, три больших мешка, которые надо держать обеими руками впереди живота, — а под конец номер четыре присоединится к номеру один у дверей, эти двое выйдут вслед за остальными, и все удерут на двух машинах. Вся сцена ограбления должна была длиться не более девяноста секунд.

Мы проиграли ее бесчисленное число раз. В начальных прогонах у нас все ходили с метками на спине: Г1, Г2 и так далее у грабителей, С1 и так далее у сотрудников, номера с буквой П у членов публики. Мы все походили не то на марафонцев, не то на участников конкурса бальных танцев. Мы то добавляли кое-что, то кое-что убирали. Например, когда грабитель номер пять в первый раз шел по залу со своим мешком, он споткнулся о дефект на ковре и упал. Все засмеялись, а я сказал:

— Всегда так делайте.

— Что, падать?

— Нет, просто спотыкайтесь, но до конца не падайте.

Я рассчитал, что, если он намеренно будет слегка спотыкаться, это предотвратит спотыкание по ошибке — так сказать, предвосхитит подобное событие. После еще нескольких прогонов дефект разгладился. Я велел Фрэнку подсунуть под ковер кусочек дерева, чтобы получился выступ — пусть грабитель номер пять полуспотыкается каждый раз. Еще одной деталью, которую я подправил, был момент, когда сообщник, стоявший в очереди к окошку информации, покидал банк — включение «маяка». На репетициях в первые несколько дней он просто делал шаг в сторону, поворачивался и уходил. Выглядело это неуклюже. Я чувствовал, что можно сделать лучше, но не вполне понимал, как. Спустя неделю меня осенило, и я сказал:

— Это надо делать, как тайт-энд.

— Чего? — переспросил реконструктор.

— Тайт-энд в американском футболе.

После аварии я часто смотрел американский футбол по телевизору, в больнице, поздно ночью, когда не мог уснуть. Он оказывал на меня гипнотическое действие — то, как фигуры на поле, выстроенные в бесконечно повторяющиеся статичные ряды, включались в игру по условным сигналам тренеров, подаваемым с боковых линий. Иногда сигнализировали даже двое — один подавал ложные сигналы, чтобы запутать дешифровальщиков команды противника.

— Это тот, который мяч бросает? — спросил меня реконструктор- сообщник.

— Нет. Это квотербек. Тайт-энд — это тот, который играет на линии, но имеет право еще и принимать мяч. Поэтому он часто размещается там же, где и остальные, когда они ждут, присев. А потом, перед самым началом игры, перед подачей-снепом, он от них отделяется и бежит позади других лайнменов, параллельно им. Я хочу, чтобы вы вот так выходили из очереди. Не бегом, естественно, но чтобы отделялись таким же образом.

— О’кей.

Мы попробовали. Выглядело это прекрасно.

Еще недели через две без малого, когда мы отработали большинство движений, реконструкторам-грабителям номер пять и шесть было велено разбивать двери шлюзовой камеры по-настоящему. Ломать их было нелегко. Наблюдая за тем, как они разбивают первую, затем перемещаются в пространство между дверьми, затем разбивают вторую и двигаются дальше, я представлял себе полярных исследователей, передвигающихся по льду, или альпинистов — как им приходится закрепляться в каждом новом положении, сколь бы малое продвижение вперед оно ни гарантировало, и лишь потом переходить в следующее. Еще мы пользовались настоящими ружьями. Наз раздобыл несколько дробовиков — из тех, какими пользуются для стрельбы по фазанам. Настоящие ружья нам требовались для момента, когда реконструктор-грабитель номер два стреляет «на испуг». Стрелял он в потолок, и оттуда падали кусочки штукатурки. Когда я впервые их увидел, то вспомнил Мэттью Янгера — как на него упали хлопья штукатурки, когда он приходил ко мне в дом, когда там все устраивали. Странно, но, придя тем вечером домой, я обнаружил на автоответчике сообщение от него.

— Свяжитесь со мной, пожалуйста, — говорилось в записке. — Ваши акции взлетают, однако риск достиг уровня практически недопустимого, и у меня имеются сомнения по поводу общей устойчивости этого сектора. Звоните мне на работу или во внерабочее время по телефонам…

Слушая его голос, я думал о том, что сказал мой коротышка-советник: что я источаю магию, словно шаман. Возожно, Мэттью Янгер позвонил мне и оставил сообщение в тот самый момент, когда падала штукатурка. Этого я никогда не узнаю. Правда, с коротышкой-советником я действительно встретился — на следующий день он появился в воспроизведенном банке.

— Совсем как он говорил — тогда, у футбольного поля, — сказал он. — Налет. Он будет инсценировать ограбление банка.

— Да, — сказал я. — Реконструировать.

— И снова, и снова реконструировать, надо полагать, — продолжал он. — При том, разумеется, что его конечная цель — как бы тут выразиться? Достичь — нет, примкнуть к некой подлинности посредством этого странного, бессмысленного резидуала.

Тут мне как раз пришлось занять свое место — я был реконструктором-грабителем номер три, — но когда мы снова отрепетировали операцию, я пошел его искать, чтобы спросить, что он имел в виду под «резидуалом». Он уже два раза использовал это слово. Однако найти его я не смог.

Следующие пару прогонов я решил побыть в стороне. Я поставил вместо себя идентификатор — одного из запасных реконструкторов, — отошел и стал наблюдать. Все выходило очень хорошо. То, как нога грабителя номер один, чуть согнутая, придерживала дверь открытой; то, как двигалось, описывая дугу по залу, ружье грабителя номер два, стоявшего во внутреннем дверном проеме, в то время как грабитель номер три делал то же самое, но быстрее и находясь при этом в центре помещения, — словно вторая и третья стрелки часов, слегка разнесенные; то, как сообщник-тайт-энд поворачивался, отделяясь от очереди, наклоняя плечи так, что левое было немного ниже правого, а потом снова выпрямляя их; вид служащих, посетителей и охранников, лежавших на полу в горизонтальном положении, статичных и жалких, — во всех этих движениях и позициях была интенсивность, распространявшаяся далеко за их пределы. Стоя и наблюдая за ними, я почувствовал, как у основания позвоночника снова начинается знакомое покалывание.