Пассажир без багажа - Анна Малышева

– Эх, молодежь, молодежь… Всему-то вас нужно учить… Ну и что сделала преступница, увидев кровь? Побелела, задрожала? Быстро в страхе убежала?

У девушки дрогнули губы – она, видимо, сомневалась, улыбнуться ей или возмутиться. В конце-концов, она сказала:

– Ничего она такого не сделала. Посмотрела на пятно и ушла.

Борис вдруг посерьезнел:

– Ты что, правду говоришь? Я думал, так… Запугать меня пытаешься.

– Ну конечно, правду!

– А ты кому-нибудь про это рассказывала?

– Нет. А надо было?

Борис некоторое время смотрел на нее так, будто сомневался в ее умственных способностях и наконец вздохнул:

– Слушай, заканчивай уборку. Или я уйду, а ты опять будешь помирать со страху.

Он даже помог ей убрать посуду со стола. Лена работала молча, и, казалось, думала о чем-то своем. Борис даже спросил, почему она вдруг загрустила. Девушка подняла на него глаза:

– Так, ничего… Я вдруг подумала, а если это правда…

– Что именно?

– Да так. Ничего. Не может этого быть.

Он взглянул на часы, и Лена, поймав этот взгляд, подхватила мусорное ведро:

– Пойду выкину. Да вы идите, если вам нужно. Я не боюсь.

Борис довольно некстати припомнил предупреждение Ирины – не заигрывать с этим ребенком. Может быть, потому что отчетливо ощутил, что мастерская абсолютно пуста и они здесь одни. Впрочем, это предупреждение ничего удивительного в себе не заключало. У него с Ириной то налаживался, то давал сбой вполне безобидный служебный флирт. Но решительных шагов никто из них не делал. С одной стороны, они проводили вместе очень много времени – даже слишком много, когда просиживали целыми днями за стоящими рядом компьютерами. С другой стороны, Борис никак не мог решить – хочется ли ему видеть Ирину еще и после работы? Не будет ли это явным перебором? Возможно, девушку терзали какие-то другие сомнения, но она об этом не говорила. Однако чувствовала себя вправе ревновать его к молоденькой уборщице.

Борис пожал плечами:

– Если тебе не страшно – я действительно пойду. Ты не думай слишком много о той женщине. Может, это знакомая Елизаветы. Я же так просто, пошутил…

Он попрощался и ушел. Девушка проводила его до дверей, вышла во двор, вытрясла ведро в мусорный контейнер. Постояла немного во дворе, глядя на затянутое облаками небо, прикидывая, успеет ли она попасть домой до того, как начнется дождь. Вернулась в мастерскую и заперла за собой дверь.

Нужно было протереть прилавки, стол для заказов, полить цветы на стальной подставке. Чтобы было веселее работать, она включила магнитолу, стоявшую за прилавком. Магнитола была собственностью мастерской, а вот диски, которые стояли рядом в коробке, принадлежали сотрудникам. Они приносили свою любимую музыку на работу, чтобы скрасить свой довольно однообразный труд. У Лены никаких дисков здесь не было – ее зарплата не позволяла тратить деньги даже на самые дешевые диски российского производства. Да и полный рабочий день она здесь не проводила – значит, и скучала меньше остальных.

Девушка придирчиво пересмотрела диски. Борис слушал «Битлз» и Алиса Купера, Татьяна Робертовна – Аллу Пугачеву, Наташа – Рики Мартина, Ирина предпочитала Энрике Иглесиаса. Борис неоднократно издевался над их вкусами, спрашивая, по какому признаку они отличают одного от другого. Девушка выбрала любимый диск Нади – та часто ставила душещипательного Криса Айзика.

Убираться под музыку было куда веселее, чем просто шаркать тряпкой и высматривать пыль на подоконниках. Лена сделала звук погромче – в конце-концов, она сейчас совершенно одна, чувствует себя полной хозяйкой, и никто ей ничего не запретит! Она доела печенье, оставшееся после застолья и снова взялась за уборку. Чтобы было повеселее, Лена даже принялась подпевать. Английского языка она не знала, поэтому просто подвывала, стараясь попадать в тон.

Она уже заканчивала уборку, когда ее слуха достиг звонок у запасного выхода. Лена быстро убрала звук и побежала к двери. Она почему-то чувствовала себя виноватой, хотя ничего дурного не делала. Правда, слушала чужой диск, но ведь это же еще не преступление! И диску от этого хуже не станет!

Она посмотрела в глазок и открыла дверь:

– А я заканчиваю уже… Что-то забыли?

И пританцовывая, вернулась в зал. Бросила в ведро тряпку, прополоскала ее, принялась отжимать. Ее отражение плясало в темной воде, искажалось, шло кругами. И вдруг она увидела там еще одно лицо. Девушка подняла голову, хотела что-то спросить…

Ее рот зажала сильная, на удивление жесткая рука, и Лена от неожиданности выпустила тряпку. Она попытылась взвизгнуть, потому что уже в этот миг поняла все, и как она была права, и как была глупа… Это было ее последней мыслью, или одной из последних.

Только в десятом часу вечера, домывая грязную посуду после наспех приготовленного ужина, Татьяна Робертовна спохватилась, что Лена до сих пор не зашла и не отдала ключи. Она удивилась, что вечеринка затянулась так надолго, когда кассирша уходила, у нее создалось впечатление, что все остальные тоже собираются по домам. Потом она уселась смотреть новости и отвлеклась от этой мысли.

Как обычно бывало после трудового дня, женщина задремала в кресле, и ее разбудил собственный храп. Она недовольно выпрямилась, нашарила ногами свалившиеся тапочки и окликнула мужа, спросив, который час. Услышав, что уже пять минут одиннадцатого, Татьяна Робертовна осведомилась, не заходила ли девушка из мастерской. Муж ответил, что никто не заходил.

Тогда кассирша забеспокоилась всерьез. Ей представилась картина всеобщего разгула в мастерской – наверняка этот Борис сбегал за очередной бутылкой и уломал девиц остаться… А вдруг он остался с какой-нибудь одной девицей?! Татьяну Робертовну передернуло. Она быстро сообразила, что Лена, которой она доверила ключи, никому их не отдаст – таковы были самые строгие указания, полученные юной уборщицей. И она их придерживалась, опасаясь потерять работу, вступив в конфликт с начальством. А значит… Борис, скорее всего, соблазнил эту дурочку!

Муж как раз собирался выгулять болонку – дряхлую, неповоротливую и очень глупую собаку, доставшуюся Татьяне Робертовне по наследству от недавно умершей свекрови. Кассирша свою свекровь никогда особенно не любила, и собаку воспринимала, как последнюю подстроенную ей гадость. Болонка была настолько древняя, что постепенно впадала в маразм и могла нагадить в квартире, если вовремя ее не выгулять.

– Я с тобой, – вызвалась женщина, поспешно облачаясь в спортивный костюм. – Надо заглянуть в мастерскую. Пойдем вместе.

Муж охотно принял это предложение, попытавшись, правда, всучить собаку жене, раз та все равно идет прогуляться. Но Татьяна Робертовна резко заявила, что однажды дала слово не прикасаться к этой пакости и не собирается отступать от своих позиций. Они отправились на прогулку, причем болонка всячески тормозила темп, замирая у каждого дерева в тупом оцепенении. Татьяна Робертовна нервничала все больше и торопила супруга: