Соната лунной принцессы - Лоуренс Алистер

— Правда? — Мальчишка немного повеселел, заулыбался и тут же позабыл про обиду на отца. — Тогда Саймон будет хорошим мальчиком. Идемте, друзья. — Позвал нас и стремительно исчез в темном узком коридоре.

— Дюк? — Спросил я Саймона, как только мы чуть отошли вперед.

— Да. Папа редко со мной играет. — Ответил мальчишка. — Сегодня самый счастливый день в моей жизни. И самый грустный.

Саймон, казалось, готов был лопнуть от счастья, и в то же время — разрыдаться от горя. Противоречивые эмоции кипели внутри хрупкого детского сознания.

Наверное, еще немного, и мальчишка смог бы осветить своим светом все вокруг: и темный лабиринт, и тоннель метро, куда мы и шли тем же путем, что и попали в обитель подземных жителей.

Но, вскоре былая радость растворилась без следа. Саймон сделался хмурым и умолк, шаг его замедлился.

— Игра? В школу? — Переспросил я, учуяв некое смятение. Столь резкая перемена в настроении юнца не осталась незамеченной, и я прекрасно понимаю причину. — Папа играет с вами? — Саймона срочно надо было отвлечь.

— Да. Она нам очень нравится. Мы играем в шпионов, в основном. Папа часто играл раньше с нами, но теперь он занят, чтобы прокормить нас. Еды стало меньше и папе приходится подолгу работать. Теперь мы играем втроем с Бяк и Зюн. У нас даже костюмы есть, их тоже папа сделал. Он у нас мастер на все руки. — Саймон говорил все медленнее, тише, и грустнее, пока, наконец, его лепет не превратился в некое несвязное бормотание.

— Ого! Да, Знахарь — молодец! — Согласилась Лиз. — И доктор и мастер на все руки…

— Да, но… но… — Мальчишка всхлипнул. — Сегодня самый плохой день! — Произнес он, закусив нижнюю губу.

— Почему? — Элизабет обняла мальчишку. — Расстроен расставанием?

— Да… Ведь мы… больше не встретимся… Никогда… — Сквозь подступающие слезы произнес он, еле сдерживаясь из последних сил.

Однако же, буквально через одно мгновение, силы оставили его и горячие мальчишеские слезы градом покатились по щекам.

— Тяжело, да? Нам тоже, но так надо. — Я было попытался успокоить Хрюка, но, утешитель из меня, видимо, так себе.

Мальчишке сделалось только хуже. Он вжался лицом в пупок Элизабет и принялся реветь, что есть мочи, будто на похоронах.

— Ну, будет тебе. Мы же шпионы, правда? А шпионы не плачут. — Что ж, Рэт, попытка номер два.

Элизабет взглянула на меня с неким осуждением. Что поделать. У меня не было детей и, следовательно, я не знаю, как с ними общаться.

— Не расстраивайся… Может быть, мы еще и увидимся. Стоит только верить. — Наступила очередь Лизи.

Но, кажется, Саймон не слышал, а если и слышал, то не слушал никого из нас. Ему просто хотелось выплакаться. Наверное, слишком долго он держал все эмоции и чувства в себе, замыкаясь в маленьком внутреннем мирке, который он сам и придумал.

— У тебя же есть два братика и сестренка. И замечательный отец. Ты ведь не остаешься один.

— Марк, Кай и Китти… — Пробормотал Хрюк. — Они… — Мальчишка снова расплакался, что было сил. — Они мне тоже дороги, как и папа… И вы тоже…

— Расставание — всегда трудно, но, пока мы живы, есть надежда… Маленькая, призрачная, но она есть. Ты только верь, надейся и жди. — Нежный девичий голос мало-помалу успокаивал расстроенные чувства мальчика, однако же, слезы не утихали полностью.

— Да. Говорят, мысли материальны. Думай о хорошем. И невозможное станет возможным. Следуй за мечтой… — Казалось, мне удалось найти правильные слова.

Саймон успокоился, утер рукавом рубахи слезы и шмыгнул носом. Элизабет погладила мальчишку по голове, слегка взъерошив и без того взлохмаченные волосы.

— Обещаю надеяться и ждать! — Торжественно заявил он, протянув мизинец. — Элизабет протянула мизинец в ответ и мягко пожала маленький пальчик.

— Теперь нас связывают незримые узы обещания.

— Да!

— Вот и славно…

Мальчонка успокоился, и мы двинулись дальше, в сторону перегона, мимо пустующих залов. Дальше, путь для мальчишки закрыт — не будем гневить Знахаря. Да и небезопасно бродить ребенку по тоннелю. Заблудиться, конечно, не получится, а вот нарваться на «приключения» — запросто.

— Ну, что, шпион. Пора… — Произнес я почти в полной темноте.

Яркий свет мог привлечь возможных преследователей. Патрули, вроде бы прекратились, но с чем черт не шутит.

— Стой! — Скомандовал Саймон, прервав меня, едва мы подошли ко входу на заброшенную стоянку вагонов, погасил тусклый свет фонаря и с силой рослого мужчины оттолкнул Элизабет в сторону.

В тот же миг раздались выстрелы. Со стороны терминала показался лучик света с синеватым отливом, как у служащих полиции. «По наши души!» — Пронеслось в голове, однако же, едва выстрелы прекратились, я услышал незнакомые голоса. Говорили громко, будто выстрелы оглушили их самих, так что, к нашему счастью, мы смогли услышать все до последнего слова.

— Сержант Бриджес? Что там? — Грубый мужской голос, недовольным приказным тоном, поинтересовался о причинах переполоха.

— Крысы, сэр! — Второй голос, более сдержанный, видимо принадлежал тому самому сержанту — виновнику веселья.

— Не пали без разбора! Акустика, сам знаешь какая! Оглушить хочешь всех?! — Старший разошелся пуще прежнего, почти срываясь на крик.

— Слушаюсь, капитан! — Сержант говорил виноватым тоном.

— Вперед, у меня вечером свидание. Не хочу опоздать из-за каких-то дилетантов. Прозевали они, а ищем мы. — Голос нервничал.

Под дилетантами, видимо, стоило понимать «Цитадель». Тогда это люди из армии или обычные полицейские. Неужели «Цитадели» мешает гордость? Не царское это дело, копаться в вонючих тоннелях метро. Мардук, значит, можно марать обувь, а «Цитадели» нет? Или их отстранили от дела?

Голоса утихли. Нас не заметили, к счастью. Выждав паузу, я обратился полушепотом к проводнику: «Хрюк, кажется, пронесло».

— Это хорошо. — Едва слышно прошептал он. — А со мной что-то случилось. Ударило что-то…

— Ты цел? — Переспросил было я, но осознал: случилось неладное или даже больше — непоправимое.

— Не уверен… — Робко произнес Саймон. — Папа… расстроится…

Найдя на ощупь старую зажигалку с мини-фонариком, выручавшую нас после побега, включил ее и обомлел. Серая потрепанная рубаха Саймона насквозь промокла от крови, потоком льющейся из дыры в животе разметом с четвертак, чуть справа от позвоночника и выше пупка. Юнец отчаянно старался зажать рану дрожащими руками, но это, увы, не помогало.

— Черт, черт, черт! — Уложив парнишку на спину, я поднял рубаху вверх. Вероятно, был поврежден крупный сосуд.

Лицо юнца, и без того бледное, сделалось цвета застывшей овсянки, на лбу проступила испарина, глаза бегали в разные стороны, а пересохшие губы беспорядочно двигались, словно пытаясь что-то сказать.

— Крепись… Я отнесу тебя к отцу, он вылечит тебя…

Вновь пришлось соврать, ведь я