Жанна Ланвен - Жером Пикон

Здесь каждую ночь она засыпала, вспоминая прожитые дни, видела сны, а утром просыпалась, полная свежих сил и идей, здесь рождались новые образы и мечты. Солнечные лучи свободно проникали в комнату: занавеси были всегда открыты.

Жанна хотела, чтобы это была комната отдыха, поэтому здесь нет ничего, что она обычно использовала в работе, придумывая новые модели. Стены абсолютно пусты, ни одной картины.

Когда позже в доме появится много прекрасных картин, ни одна из них не заменит миниатюры с видами Парижа 1880-х годов, скромные интерьеры магазинчиков, охапки роз – картинки, на которые кутюрье бросала иногда рассеянный взгляд. Она сохраняла их из-за любви к воспоминаниям, из-за преданности прошлому, ко всем этапам своего пути. Вспоминая разные мелочи быта, она словно возрождалась.

Единственная по-настоящему красивая вещь, связанная с прошлым, к которой она испытывала вполне оправданное почтение и которая заняла свое место среди цветов, модисток, бытовых сценок и нескольких очень плохих портретов ее самой и Маргерит, это серия круглых пресс-папье. Писательница Колетт упоминала эту коллекцию среди лучших вещей подобного рода[328]. Внимание к таким бесполезным шедеврам бытового искусства, которые Жанна всегда любила, привлекала La Gazette de Bon Ton, авторы замечали родство между этими вещицами и элементами декора в одежде, «камни из стекла с красочными рисунками» и «старомодными пресс-папье»[329].

На столе у Жанны стояли самые совершенные творения, какие только можно было вообразить: от Сент-Луи, Баккара и Клиши[330]. Немного света, и скрытые в середине стеклянного шара цветы с большими лепестками и яркие конфетти начинали сверкать всеми цветами радуги. Некоторые такие шары среднего размера Рато использовал в качестве дверных ручек.

Ванная комната из бронзы

Рядом с потаенной спальней находилась комната, она была так необычна, что просто необходимо рассказать о ней. Возможно, это единственная комната третьего этажа, фотографии которой были опубликованы еще при жизни Жанны[331].

Делать в доме отдельную туалетную комнату стало тогда модным. Дочь модистки, художница Элен Азенор, очень популярная в то время у американцев, живущих в Париже, вспоминала о совершенно неприемлемом с точки зрения гигиены образе жизни, который вела семья, работавшая «в сфере моды». Вместе с матерью и старшей сестрой она жила в квартире за салоном, где не было ванной комнаты. Несмотря на престижность ремесла и XIII округ, «иметь ванную комнату еще не было принято, никому бы это и в голову не пришло, это считалось необыкновенной роскошью»[332]. Отдельная ванная означала, что ее владелец достиг небывалого успеха и баснословно богат. У Пуаре была позолоченная ванна, словно из рассказов о Поппее – эротика, излишества, соблазн. Саша Гитри сегодня бы причислили к типу очень капризных эстетов, он тоже заказал себе ванну. «Довольно лишений!» – говорил он.

Рато сделал ванную комнату совершенно особенной.

Проектировать туалетные комнаты в 1920-х годах было очень модно, некоторые архитекторы достигали в этом настоящих высот. Ванная комната во дворце Лирия в Мадриде считалась настоящей диковинкой из-за круглой ванны, вделанной в пол с нагревателями, также утопленными в пол. Ее даже демонтировали, чтобы представить на большой Выставке декоративного искусства в 1925 году. Появившаяся позже и не такая известная инсталляция Джорджа и Флоранс Блументаль в замке Мальбосо удивляла даже скептиков провокационной ванной комнатой: умывальник на подставке в виде страусиных голов на длинных шеях, краны в форме маленьких русалок, и вполне традиционная, но идеально выполненная хрустальная раковина на медных креплениях.

В ванной на улице Барбе-де-Жуи работа декоратора удивляет практичностью решений: умывальник, ванна и унитаз/биде расположены в ряд, как станки. Хозяйка дома входила туда через дверь, расположенную рядом с кроватью. Комната была рыжевато-бежевого оттенка; желтовато-белые стены с барельефом из искусственного мрамора над ванной, сама овальная ванна из цельного куска желтого сиенского мрамора, из него же сделаны два умывальника. Бело-желтая мраморная мозаика на полу оттеняет глубокий коричневый цвет бронзовой мебели, торшеров, полотенцедержателей, туалетного столика, кранов, стенных крючков, розеток, плафона. Часть пола сделана из черного мрамора – вокруг ванны, унитаза и биде. Крышки последних были покрыты мехом оцелота, объединявшим все используемые цвета.

Этот дом был не просто успехом – настоящим достижением Жанны. Может показаться, что он не был достаточно велик, чтобы в нем жила вся семья да еще размещалась клиника будущего доктора Жакмера… Но задумывался он в первую очередь для молодой пары, а уж потом Жанна думала и о себе[333].

Предположение, что молодой врач не входил в число жильцов, почти невероятно. Правда, проект дома не предполагает врачебного кабинета, где можно было бы принимать пациентов, а тем более оставлять их в стационаре. Возможно, себе Жанна оставляла современный особняк, а Маргерит с мужем собиралась отдать переднюю часть, бывший дом маркизы Арконати-Висконти. Семь комнат на каждом из трех этажей, получается больше двадцати комнат в общей сложности, что более чем позволяло разместить там медицинский кабинет со стационаром.

Между тем возникли сложности; и хотя они не были связаны со строительством, но могли серьезно повлиять на ход событий.

В то время как дом рос и становился все красивее, отношения между Рене и Маргерит становились все хуже. Возможно, что работы в какой-то момент были остановлены? Вполне.

Полностью изменен проект? А вот это сомнительно, поскольку все уже было зафиксировано в документах с утвержденным планом строительства. Но счастье, о котором грезила Жанна, становилось все призрачнее, и надежда на жизнь, где все члены семьи живут счастливо и беззаботно под одной крышей, исчезала. Новый дом, когда был закончен, напоминал уже не счастливое семейное гнездышко, а надгробный памятник этой надежде. Когда замысловатая вышивка на занавесях была закончена, лак высох, мраморные плиты уложены, бронзовые детали заняли свое место, Жанна никак не могла решиться переехать. Она ценила работу Рато и предложила ему потом еще раз работать вместе на Всемирной выставке 1925 года. Но на тот момент его творение вызывало у нее печаль.