На нарах с Дядей Сэмом - Лев Трахтенберг

Не радовала длинная очередь к заветным телефонам. Она едва шевелилась.

Неожиданно раздался крик и громкая ругань.

Я моментально поднял глаза от «Нового русского слова»: молодой накаченный негр ростом под метр девяносто оттеснил невысокого пятидесятилетнего латиноса и вместо него вошел в телефонную будку.

Обиженный дядечка страшно ругался, пытаясь открыть стеклянную дверь, забаррикадированную спиной мощного человекообразного существа. Из-за разницы в силе и весе у него ничего не получалось. Ни обидчика, ни жертву я до этого не видел или просто не обращал на них внимания. Несмотря на повышенную «либеральность», я тоже думал, что многие черные и китайцы похожи друг на друга как две капли воды. Особенно в тюремных одеждах.

Я перевел глаза на своих соседей. Они оставались невозмутимыми, как и длинноухие статуи с Острова Пасхи. По форт-фиксовским понятиям все проблемы решались один на один. Во всяком случае – поначалу.

На пионерских сборах в советской школе нас учили абсолютно противоположному. Активная жизненная позиция «человек человеку – друг, товарищ и брат» в тюрьме не канала.

В бессильном раздражении я качал головой то влево, то вправо и растягивал губы в саркастической улыбке, одновременно ища глазами поддержку. Таковая отсутствовала.

Пока я предавался ненужным в тюрьме рефлексиям, обиженный перестал колошматить в дверь телефона-автомата и взлетел вверх по лестнице. На ходу он проклинал захватчика, употребляя всевозможные производные от слова «fuck» и «fucking».

Не прошло и трех минут, как он вновь появился на пятачке и с утроенной силой начал стучать кулаком по телефонной будке.

Предчувствуя надвигающийся взрыв и не дожидаясь развязки, я бросил очередь и пошел к себе на третий этаж.

В открытом дверном проеме стояло ярко-желтое «фирменное» ведро на колесиках с торчащей из него шваброй. Дежурный по камере, вашингтонский наркодилер по кличке Уай-Би, решал половой вопрос и никого внутрь не впускал.

Я развернулся и медленно пошел назад, намереваясь выкурить папироску и дочитать газету на железной лавочке у подъезда.

Спустившись вниз на один пролет, я услышал нечеловеческие вопли, идущие откуда-то снизу. Так же страшно ревели подбитые браконьерами слоны в передаче «В мире животных».

Навстречу мне, перепрыгивая через ступеньки, неслись какие-то люди и недавние соседи по очереди. Еще до конца не понимая, в чем дело, я продолжал спускаться.

На мой вопрос: «What's going on?»[201] никто не отвечал: зэки разбегались в разные стороны, как тараканы от внезапного потока света.

Еще десять секунд, и я оказался на последнем лестничном пролете, откуда хорошо просматривалась давешняя площадка у телефонов-автоматов.

Меня всего передернуло, а тело покрылось гусиной кожей.

Внизу в луже крови сидел чернокожий нарушитель очереди. По всей видимости, он уже умер или был критически близок к этому печальному состоянию. Мускулистая неподвижная туша грузно прислонилась спиной к застекленной двери одной из четырех будок. Голова с большими вывернутыми губами безжизненно опустилась вниз. Подбородок касался груди. Тоненькие косички сосульками свисали с неподвижной головы. Совсем как в кино, из приоткрытого рта тянулась красная нить самой настоящей крови.

Но самое страшное творилось на уровне аппендикса.

Некогда белая майка сползла в сторону, обнажая блестящее черное тело. Живот был разворочен – из продольной раны вываливалось что-то необычайно мерзко-противное: желтоватый жир и какие-то окровавленные потроха.

Кровь залила пах чернокожего, его одежду и пол. Одна рука бессильно распласталась на грязном холодном цементе, другая прижимала вылезшие из живота кишки.

Зрелище явно не для слабонервных.

Увидев остатки побоища собственными глазами, я почувствовал, что в мое вспотевшее за секунду тело выбросилась шестимесячная доза адреналина. Я моментально вышел из заторможенного состояния, со свистом развернулся на месте и взлетел к себе, наверх, на третий этаж. Причем взлетел не просто так, а с «суперскоростью». Как в мультиках Диснея: голова зверушки находилась в левой части кадра, шея неестественно удлинялась вправо, принимая параллельное земле положение, а тушка с бешено вращающимися ногами уже выпрыгивала с правой стороны экрана. Как правило, такая картинка сопровождалась бравурным маршем.

В тот вечер вверх по лестнице, перепрыгивая через три ступеньки, бежал не Лев Трахтенберг, а удирающий от погони кролик Багз Банни.

Я боялся только одного – попасть в «дырку» как свидетель происшествия.

По рассказам-страшилкам старших товарищей я уже знал, что в подобных случаях в ШИЗО забирают всех, кто мог хоть что-то знать или видеть. Такую роскошь я позволить себе не мог, точнее – не хотел, ибо, среди прочего, я автоматически терял вожделенную койку у окна и как минимум половину личных вещей, которые наверняка растащили бы мои честные друзья-товарищи. И наконец, мне совсем не хотелось влезать в межплеменные черно-испанские разборки: «милые бранятся – только тешатся». Они явно не нуждались в бледнолицых третейских судьях и русско-еврейских царях Соломонах.

Подлетая к камере, я заметно сбавил темп. Показывать своим непроверенным в деле соседям, что я мог что-то видеть, не хотелось. Буквально с самого первого дня пребывания в Форте-Фикс меня со всех сторон предупреждали: «Учти, эта зона так и кишит «крысами». На американской тюремной фене так называли стукачей и предателей.

В российских реалиях слово «крысятничать» обозначало совершенно другое – кражу у друга/товарища/соседа.

…«Раша, ты что такой?», – не понял моей загадочной и дурацкой улыбки доминиканец Чанчи.

Ответить я не успел: в хриплых коридорных репродукторах раздался истошный радиовизг дежурного дуболома: «Recall, recall, recall!!!»

Команда «назад!» требовала моментального сворачивания всех дел и стойки «смирно» у своих нар. Особенно – в случае ЧП.

По коридору по-муравьиному быстро передвигались отозванные приказом администрации зэки. Из открытой двери и от входящих в камеру соседей слышалось повторяемое многократно и на все лады: «stabbing»[202], «нож», «банда», «телефон», «проблемы».

Из зарешеченного окна доносился голос нью-джерсийского Левитана. Тюремный диктор с ярко выраженным южным мяукающим акцентом повторял каждые две минуты сообщение о полном закрытии зоны: «Rеcall, lockdown[203]!»

Как эхо ему вторили появившиеся в коридоре вертухаи, отрядные канцлеры с ведущими, и даже менты из находившейся поблизости столовой.

Я подошел к окну.

Чтобы хоть что-то увидеть и как-нибудь вклиниться между возбужденными сокамерниками, мне потребовались особые акробатические способности. Все лучшие места были заняты.